Джозеф буквально бомбардировал нас своими отчетами и предложениями – и, естественно, сильно запугал и аппарат директора ЦРУ, и Госдеп, и кое-кого из Комитета начальников штабов. Нетрудно запугать тех, кто и сам боится. А вдобавок еще и престарелый Збигнев со своей «Шахматной доской» и своим тупым славянским упрямством постоянно подливал масла в огонь. Несмотря на явное отсутствие реальной угрозы со стороны всех этих республик, краев и областей с их бесчисленными президентами и министрами (даже муниципальные службы тогдашней Москвы возглавляли, ни много ни мало, министры!), ассигнования на проведение того, что называлось тогда «спецрегулированием» построссийского пространства, были одномоментно увеличены чуть ли не впятеро и далее возрастали год от года.
И, прилагая поистине титанические усилия для того, чтобы доконать своего единственного перспективного союзника, настоящую угрозу мы, естественно, просмотрели. Прозевали ее позорно и, не исключено, непоправимо…
– Ну, так чем ты меня хотел загрузить, Лэй? – спросил Лека, вписавшись в поток машин, переползавших Дворцовый мост. – Что у тебя за ботва?
Нат с удовольствием хмыкнул. Лэев папашка, похоже, был нормальный чувак. Поверить невозможно, что он мог их бросить. Если бы выпитое море пива не настаивало так яростно на своих неотъемлемых правах на свободу и счастье, побазлать с этим мужиком, судя по всему, было бы одно удовольствие.
Лэй хмуро смолчал. Присутствие седого штыря на переднем сиденье не давало ему объяснить все надлежащим образом. Он прикинул и так, и этак. И решил быть максимально лаконичным – подробностей можно будет добавить и позднее.
Интересно, подумал Лэй, вот он, типа, нас привезет, а потом? В дом пойдет дальше разговаривать? Или чего?
Он и сам не знал, хочет он, чтобы папашка пришел к ним с мамой в гости, или нет.
А как они с мамой повстречаются?
Голова у Лэя шла кругом. Но нельзя было этого показать отцу, по-любому нельзя.
– Такая фишка с утрева проскочила, что вас с мамой в школу вызывают. Обся Руся… типа, завучиха… заявила, что как бы мне туда без вас и ходить незачем.
– Так, – посуровевшим голосом сказал папашка, не оборачиваясь.
Ничего не спросил. Наверное, подумал Лэй, понял, что при чужих не разболтаешься. А может, типа, в душу лезть не хочет. Смотри какой…
С папашкой оказалось неожиданно легко.
– То есть надо прямо завтра? – спросил Лека чуть погодя. У него тоже голова шла кругом. Да еще Обиванкин справа… Старик сидел молча, будто воды в рот набрал, и окаменело глядел вперед: мол, нет меня, нет, беседуйте… Но от него тянуло напряжением. Просто-таки чуть ли не разряды проскакивали – и волосы, потрескивая, топорщились в его сторону…
– А я знаю? – спросил Лэй. – «Без родителей в школу не приходи, без обоих», – процитировал он. – Специально вас двоих позвала, выеживается, – пояснил он. И емко подытожил: – Голяк.
– Понимаешь, Лэй, – размеренным лекторским тоном проговорил Лека. – Это, спору нет, очень важно. Но вот… – Он снял одну руку с баранки, покопался во внутреннем кармане пиджака и, по-прежнему не отрывая взгляда от дороги, показал Лэю телеграмму у себя над плечом. Лэй протянул руку, взял бумажку, развернул. Прочитал. Помолчал, соображая. «Москвич» козлом запрыгал через трамвайные пути, внутри у него что-то жутко скрежетало и билось.
– Это… баба Люся? – негромко спросил Лэй.
– Ага, – ответил Лека. – Помнишь ее?
Лэй опять помолчал.
– Петуха помню, – пробормотал он. Пошуровал в памяти еще. – Кузнечиков во такенных. И солнце.
– Ну и то поразительно. Тебе три года было… Понимаешь, телеграмму я получил нынче. А когда близкий человек умирает, тогда все остальные дела, даже самые важные, люди обычно откладывают, потому что…
– Да я въезжаю, – прервал Лэй. – Чего ты мне жуешь?