Гравировщик и Рита

Рассчитываясь, вытащил из бумажника тысячерублевую бумажку. Он и раньше всегда непременно расплачивался и возмущался, если Шаров говорил, что не надо. В ответ Василий Андреевич читал нотацию, что любой труд должен быть оплачен, а халяву он сам на дух не переносит. Шаров, прослушав, пожимал плечами и принимал деньги. Но сейчас даже обрадовался: «Ну вот, подкалымил», — и сразу принял купюру. Правда, посчитал, что много:

— Ой, а у меня сдачи нет.

Прозвучало, как жалкое признание. Прочувствовав ситуацию, гость благодушно сказал, что сдачи брать не будет, а через месяц зайдет с новым заказом: его младшей племяннице исполнится шестнадцать.

— Вряд ли я смогу выполнить, — признался Шаров.

— А че так?

И вот тут он исповедовался — выложил все, как есть. Что сидит без работы, что находится под следствием.

— И сколько могут припаять? — полюбопытствовал гость.

— Не знаю. Лет пять.

— Все одно сдачи не надо. Я и через пять лет к тебе зайду. Думаю, заказов за это время у меня много наберется.

В эти же дни, словно преодолев в себе какой-то барьер, Шаров выложил последние известия дворнику Моисею. Впрочем, тот сам приметил, что с гравировщиком что-то не так.

— Тоже, значит, бороду отпустил, — дворник пристально посмотрел и по-доброму усмехнулся. — Мы с тобой щас, как близнецы-братья. У тебя и глаза сделались такие же грустные, как у меня. Ну, со мной-то вопрос ясен. Мы, дети израилевы, ощущаем двухтысячелетнюю скорбь от соучастия в расправе над бомжом из Назарета. А с тобой-то что происходит?

И совсем уж неожиданная встреча произошла на улице, когда Глеб ходил в булочную за хлебом. Рядом притормозила сверкающая перламутровой краской машина. Из открывшегося переднего окна выглянул Чибисов.

— Садитесь, подвезу!

— Да, ладно, я еще насижусь, — трафаретно ответил Шаров.

Однако Чибисов оказался настойчивым и все-таки посадил гравировщика в салон автомобиля; они заехали во двор, и во дворе еще долго сидели в машине. Чибисов подробно расспрашивал про обстоятельства дела. Хмурился и напоследок дал совет:

— Валите всё на Риту.

Главным обвиняемым на суде был Леонид Сергеевич, которого Шаров не видел с той злополучной встречи в «Райских кущах». Его заключили под стражу и не выпускали в продолжении всего следствия; теперь, на суде, он сидел в клетке, как в зверинце, под охраной милиционера с автоматом. Ему вменялось несколько серьезных статей, в том числе и организация ОПГ. Шаров же шел прицепом, как участник банды. Еще на предварительном следствии он признался, что получил вознаграждение от Щукина — такова оказалась фамилия у главного обвиняемого. В общем-то правдиво изложил, что и как было. Но только, вопреки совету Чибисова, о Рите не упомянул ни разу. Имя Риты вообще не фигурировало в ходе судебного процесса. Странно, что Щукин оставался солидарен с ним и про Риту тоже не заикался. Это, косвенным образом, усугубило вину Шарова: выходило, что он напрямую связан с «главарем банды»… В ходе судебного расследования обвинитель хотел уточнить, как они познакомились.

— Через одну общую знакомую, — небрежно пожав плечами, ответил разжалованный жених Риты.

И Шаров в своих ответах не сообщил, кто именно попросил его расписаться в липовом договоре.

— Попросили и подписал, не думая о последствиях и не представляя, что именно подписывал, — ответил он.

Но в его действиях обвинитель обнаружил сознательный умысел, так как Шаров принял деньги — это тоже вскрылось в ходе предварительного расследования. А на суде он насел на гравировщика с удвоенной энергией:

— А, может, вы нам чистосердечно признаетесь, когда еще использовали свой уникальный талант? Ведь было такое?

— Да, было. — Шаров с грустью вспомнил тот замечательный день, который провел с Ритой на острове.

— И где же вы расписывались?

— На песке.

Это признание судья и обвинитель сочли за наглую выходку, что тоже сработало не в его пользу.

Прения закончились, судья предоставил обвиняемым последнее слово. Щукин не преминул воспользоваться возможностью защитить самого себя. Он встал, ухватился руками за решетку.

— Ваша честь, не судите меня строго. Моя вина в том, что я поздно родился. Когда объявили, что для успешного развития общества нужны хозяева, то есть собственники, и пошла дележка общегосударственного имущества, я ходил еще в детсад. И не успел даже к заключительному шапочному разбору: мне ничегошеньки не досталось. Также ничего не досталось и моим родителям, учителям в школе. Ну да, им хотя бы и предложили — они б отказались. Моя мама до сих пор уверена, что она не вправе присвоить даже чужой кошелек, найденный на обочине большой дороги, а не то что фабрику, завод или пароход, — тут обвиняемый поглядел на судью и задал ему несуразный вопрос. — А что же с ним делать, ваша честь, с кошельком-то, если вы поимели случай его найти и подобрать?..

Судья, хмурый, седой мужчина, ничего не ответил. Но в зале вдруг поднялась худенькая женщина с заплаканными глазами и сказала:

— Я положила бы его на видное место, Леня.

— Может, ты и права, мама, — повернулся к ней подсудимый.