Гравировщик и Рита

— Мы щас всех берем, — заверил слесарь. — Молодое поколение не очень-то желает. Оно ж до свободы дорвалось. У нас же, как и раньше, проходная. Работаем от и до, без свободного выхода к пивным ларькам. Ты, конечно, в «Райских кущах» разболтался, но теперь ведь к режиму вновь приучили?

— Можно и так сказать.

— Ну, нет худа без добра, — заключил Василий. — Я первый тебя порекомендую! И к тому же мы опять возрождаемся. Перепрофилировались; сковородки от фирмы «Тефаль» щас делаем, кастрюли, кружки. Конечно, гравировщиком тебя не возьмут. Надобности нету. Ну, переквалифицируешься. Станешь слесарем или токарем.

— Да ну, какой из меня слесарь-токарь.

— Обучим. У тебя руки из правильного места растут, — Василий еще хлебнул пива. — Чей-то с тобой, Глеб?

Действительно на Шарова что-то накатило. То ли пиво подействовало, то ли благодарность к старому товарищу подступила к самому горлу и увлажнила глаза; а может, припомнилось, как интересовалась когда-то Рита, откуда у него руки растут… Подался он агитации Василия Андреевича и по его рекомендации устроился на завод — слесарем третьего разряда.

Однако не прошло и месяца, как его вызвал начальник цеха, молодой мужчина, шустрый и предприимчивый, из нового поколения менеджеров.

— Недавно ездил в Германию, — сказал он. — И там на одной деловой встрече меня угостили чашечкой чая. Чай — изумительный по вкусу. А на чашке выгравировано: «Der Tee gibt die Kraft».

— «Чай дает силу», — перевел Шаров, никогда не изучавший немецкого, но прочитавший много книг — и о немцах тоже.

— Совершенно верно! — одобрил начальник. — И что вы скажете по этому поводу?

— У нас на этот счет есть своя поговорка, связанная, видимо, с общением с тюркским народом, — подумав, ответил Глеб. — «Чай не пьешь — какая сила, чай попил — совсем ослаб».

— Вон даже как! — удивился молодой начальник, никогда не слышавший такой поговорки. — Но я вас вызвал не для того, чтобы побеседовать о фольклоре. А дело в том, что у меня к вам деловое предложение. Василий Андреевич Коваленко сказал мне, что вы классный гравировщик. И я подумал: а что если на нашей посуде тоже делать рисунки и наносить всякие оригинальные надписи? Мне кажется, что на такую продукцию спрос увеличится. Как вы думаете?.. Знаю, вы отбывали срок. Навыки своего искусства не потеряли?

— Нет, я там дополнительную практику приобрел.

— И как вы смотрите на мое предложение?

— Можно попробовать, — кивнул Шаров.

— Тогда давайте прямо сейчас, оперативно обсудим, что можно выгравировать, скажем, на нашей новой кастрюле.

— Раньше мы «кастрюлями» баллистические ракеты называли.

— М-да?.. Забавно.

Образец их новой продукции — одноступенчатая кастрюля — стояла тут же, у начальника на столе. И они оба посмотрели на неё. Шаров поразился размерами: почти с ведро. Начальник цеха ждал от него оригинального предложения.

— Знаете, я почему-то сразу припомнил еще одну поговорку, которая вряд ли известна в Германии, — поднапрягшись, выдал Шаров. — «Щи — хоть белье полощи». Так говорят о жидких щах. А на этой кастрюле, учитывая ее размеры, можно написать: «Хоть щи вари, хоть белье полощи».

— Хм, ладно, примем, как вариант, — согласился начальник, но Глеб понял, что его не очень восхитила такая реклама.

— А еще я припомнил стишок, который на зоне сочинил один зэк, — поднапрягся он. — «Я лес валю, ты варишь щи, а вместе мы — товарищи!».. Но самое интересное, что этот товарищ лес никогда не валил, а весь срок отмотал хлеборезом.

— Хм, а можно что-нибудь другое — без лесорубов, щей и хлеборезов?.. Сейчас я вас не буду торопить, но вы подумайте над вариантами для наших чашек, плошек, кастрюль. И мы еще с вами обсудим.

Почти всю ночь сидел Шаров за столом, пил крепкий чай, который на зоне называли чифирем, и сочинял. А на следующий день все придумки, общим числом за два десятка, предоставил молодому руководителю. Особенно тому понравился слоган с национальным уклоном: «Питиё чая — есть веселие на Руси».

Так, благодаря бурному внедрению рекламы в нашу жизнь, гравировщик вернулся к прежней профессии. Реклама теперь преследовала везде и всюду: на улицах мерцали плакаты и таблоиды, через каждые десять метров молодые парни и девушки настойчиво совали рекламные прожекты; а когда граждане входили в подъезды, там их почтовые ящики оказывались доверху набиты рекламными листками и газетками. Шаров сначала их просматривал, но потом они надоели, и он, не читая, выбрасывал в мусорное ведро — то самое, которое чуть не прихватил с собой в кинотеатр, когда впервые позвала Рита…

Но в общем-то реклама не доставляла много хлопот, и её можно было терпеть. Только однажды из-за рекламы Шаров чуть не лишился своего будущего. Он как всегда вытащил кипу таких газеток, скопившихся за неделю и бросил в мусорное ведро…