Гравитация

Она хихикнула, словно мы были две подружки-заговорщицы, понимающие смысл фразы. Я моргнула, переваривая услышанное, затем пожелала ей счастливого Рождества и вернулась домой. Похоже, что Тагамуто решила использовать любые способы, чтобы выманить Гаспара наружу. Она планировала сыграть на его эмоциях, вызвать возмущение тем, что кто-то присвоил его лавры себе. Бесспорно, Анна с отличием закончила академию, и курсы, посвященные моделям действий преступников, она прослушала очень внимательно. Вот и решила воспользоваться старым, проверенным методом, который обычно работал при поимке преступников.

И это было глупо. Она явно не понимала, что он не поведется на это.

* * *

Погода за окном продолжала радовать солнечным великолепием. Лучи придавали каждой детали, каждой мелочи яркость и объемность, отчего мир был похож на красивую миниатюру в стеклянном шаре. Смотришь в него и видишь все прекрасным, изящным. Мир вокруг не замечал зла, конфликтов, насилия, или же замечал, но старался стереть отпечатки человеческих дел и вернуть все в первозданное равновесие. Это ему удавалось все хуже, но не мы ли сами были тому виной?

Снег придавал освещению двойную мощность, и в доме было так светло, словно горел десяток ламп. Солнечные зайчики дрожали на потолке, отражаясь от зеркальных поверхностей вазы на столе в комнате, на кухне — от воды в миске, где лежали очищенные овощи. Сумерки наступят очень скоро, а пока что, солнце предъявляло свои права на власть.

Оно уже начало светить мягче, а на снегу стали проступать более длинные тени, предвещающие приближение ночи, когда я закончила готовить ужин. Работа на кухне для меня была чем-то вроде медитации, когда заняты руки, а мозг может расслаблено наблюдать за процессом. Мягко завибрировал телефон, слегка подпрыгивая на столе и сползая к самому краю. Звонил Хорст, и я ответила, прекрасно помня о том, что на предыдущие его звонки я не обращала внимания, таким образом, провоцируя разные, непредсказуемые события.

— Как ты? — Голос Гаспара был таким же, как и месяц назад, и два, и больше. Спокойный, балансирующий между вежливостью и заботой.

— Хорошо, спасибо, — я вытерла руки, прижимая телефон плечом к уху.

— Рад это слышать, — если попытаться представить себе Гаса, легко можно было бы увидеть, что он улыбается. Мне уже не составляло труда знать его привычки, жесты и выражение лица по тому, как он говорил.

— Прости, что не ответила на звонки. Мне было немного не до этого, — я стояла у окна, глядя на то, как удлиняются сиреневые тени на снегу.

— Я понимаю. Не стоит извиняться, Ван.

Меня по-прежнему раздражало то, как он называет меня, умышленно избегая полного имени. Когда он так обращался ко мне, казалось, что прозвище выражает его степень расположения, доверия, близости. Можно было назвать это по-разному. Суть оставалась одна.

— Зачем ты приезжал на кладбище?

Блестящий глаз птицы. Комья замерзшей земли. Мелкий, острый снег. Темная фигура в дорогом пальто. Белое и черное, черное и белое, две стороны одной медали. Солнце медленно исчезает за горизонтом, и его последние лучи освещают только края низких облаков.

— Я хотел убедиться, что с тобой всё хорошо.

— Тогда почему не подошел?

— Мне не хотелось тревожить тебя во время церемонии. Прощание — это диалог двоих, а не толпы. Поэтому я не одобряю множества народа на похоронах.

— Ты говоришь так, словно не один раз был на похоронах сам. Тем, кто прощается, — я почти вижу, как там, на той стороне, его улыбка становится более острой, словно на шахматной доске Хорсту предстоит сделать новый ход.

— В любом случае нам не стоит скорбеть слишком долго. Это будет оскорблять ушедших, будто бы мы эгоистично видим в смерти только причину собственного ущерба, — его слова похожи на неспешно текущую воду, — В Южной Азии принято отмечать похороны так, словно это главный праздник в жизни покойного.

— Хорошо, что мы живем не в Азии, — я медленно иду по мелководью, не забывая об осторожности, — иначе нам пришлось праздновать каждый день чью-то смерть.

Мягкий голос Гаспара звучит так, словно взрослый терпеливо объясняет ребенку вещи, довольно сложные для его понимания.

— Я понимаю твою иронию. Скорбь — благородное чувство, но она хороша в умеренном количестве. Во всяком случае, мир признает власть силы, и об этом не стоит забывать. Сила и эмоции не всегда сочетаются между собой.

— Ты живешь в интересном мире, — я сажусь на диван в полутемной гостиной, и сумрак погружает комнату вокруг меня в странную пустоту, — нарушаешь правила и признаешь только силу.

Гаспар смеется — негромко и коротко. Сейчас его смех звучит совсем безрадостно и холодно, словно бьется стекло.