Граждане

Постылло пришел к директору со множеством разных вопросов. Под конец заговорил о курсах переподготовки учителей, открытых этой осенью. По его словам, многие преподаватели их школы обнаружили во время занятий на курсах недостаточную квалификацию и даже просто невежество.

— Этих людей следовало бы отстранить от работы, они нам не нужны, товарищ Ярош.

Он перечислил фамилии и с легкой улыбкой превосходства стал приводить примеры их невежества.

— Это не так просто, — возразил Ярош. — Кого вы предлагаете на их место?

Постылло высоко поднял брови: — Неужели в Народной Польше не хватит новых, молодых сил? Неужели вы, товарищ Ярош, не разделяете партийной точки зрения в вопросе о кадрах? Ведь пленум Центрального Комитета ПОРП, — Постылло многозначительно поджал губы, — дал нам ясные указания…

— Указания пленума я помню, — перебил его Ярош. — О том, что необходимо обновить состав учителей, я говорил в Отделе народного образования. Скажите точнее, чего вы хотите.

В глазах Постылло блеснул быстрый огонек — на этот раз не льстивой угодливости. Ярош почувствовал, что перед ним сидит опытный разведчик чужих душ и рьяный гонитель чужих слабостей. Он догадывался, что Постылло уже, наверное, много раз ходил в Отдел народного образования докладывать о делах школы и поведении директора и не раз еще туда пойдет. Вот она, карикатура на бдительность: вечная слежка за всеми, отношение к человеку, как к неизобличенному преступнику.

— Чего вы хотите? — повторил он.

— Я считаю, что некоторых людей нельзя допускать к общению с молодежью. Их надо изолировать. Неужели вы и после ареста Дзялынца не предвидите дальнейших последствий? Дзялынец даст показания. Быть может, неблагоприятные для некоторых лиц. Так не разумнее ли с нашей стороны этих людей во-время…

— Убрать? — вполголоса докончил за него Ярош. Он сказал это неожиданно для себя самого.

Постылло исподтишка метнул на него взгляд. И опять улыбнулся.

— Я не говорил этого. Думаю только, что было бы вредительством выгораживать…

— Моравецкого? — опять перебил Ярош.

— Ну, скажем, Моравецкого, — процедил Постылло. — Можете вы ручаться, что сегодня или завтра не выяснится его участие хотя бы в истории с листовками?

Ярош нагнулся к столу, взял в руки книгу. Открыл ее, захлопнул. Потом медленно поднял глаза и одно мгновение в упор смотрел на Постылло недобрым, тяжелым взглядом.

— У нас есть партия, — сказал он спокойно. — Ясно? Без ведома и без согласия партии никакого приговора человеку мы здесь выносить не будем. Без согласия партии никто никого пальцем не тронет. Запомните это! А если у вас есть ко мне какие-либо претензии, огласите их на партийном собрании.

Так он взял все это дело на свою ответственность. Долго еще придется нести ее на плечах? По временам у Яроша мороз пробегал по коже при мысли, что Томаля, быть может, не солгал. А что, если при допросе Дзялынца и в самом деле выяснится сообщничество Моравецкого, которое они оба до сих пор ловко скрывали? Он знал: что бы ни оказалось, все поставят в вину ему, Ярошу, и, как бы он ни поступил, — все равно отвечать придется ему. Но не этого он боялся. Ужасало его только одно: то, что он не знал, как ему поступить.

Весть о Кнаке его пришибла — он не ожидал второго удара. Значит, не только Дзялынец… Ярош испытывал мучительную горечь поражения: сколько зла успело проникнуть в школу за его спиной? Он каждый день встречал этого мальчишку, хорошо помнил его лицо, внимательные и умные глаза примерного ученика. Таким глазам всегда веришь. Если бы не этот случай, то через несколько месяцев Кнаке окончил бы школу и, уйдя отсюда с аттестатом зрелости за подписью Яроша, вступил бы с этим аттестатом в жизнь. А через год-другой, избрав себе профессию, быть может, начал бы еще усерднее вредить, используя для этого свою специальность.

Сколько еще таких в школе? Дольше медлить нельзя! Ярош остановился посреди комнаты и, достав свою записную книжку, записал дату следующего собрания партбюро. Если до сих пор он сомневался, как поступить, то сейчас за него решали факты. Факты всегда говорят убедительно и ясно. Домыслы могут быть сомнительны, а факты указывают дорогу. И Ярош решил категорически потребовать, чтобы партийное бюро снова обсудило заявление Томали.

В школе было еще тихо. Ярош ходил по темному кабинету, где чувствовался утренний холод. Солнце заглядывало сюда только после полудня.

Он постоял, вслушиваясь в отголоски, долетавшие сюда из вестибюля. Скоро окончится первый урок, звонок возвестит перерыв. В классах ученики уже, наверное, нетерпеливо ерзают на местах и перемигиваются. Первые часы проходят обычно скучнее всего, и только после большой перемены, когда в раскрытые окна впустят весенний ветер, на всех этажах слышен тихий, возбужденный говор, в классах носится запах потных молодых тел, и мальчики шопотом толкуют о матчах, разыгранных на школьном дворе.

Ярош подошел к окну и услышал монотонный, хрипловатый голос Гелертовича, который давал урок в одном из классов на первом этаже:

— Это мы называем колебанием… Прошу записать…