— Приляг здесь, на кушетке, и подремли немного, если удастся, — сказала она.
Меня не нужно было долго уговаривать. Она подошла, укрыла меня шалью и нежно поцеловала Я слышал сквозь сон, как она поднималась по лестнице.
Меня разбудил лучик солнца, бивший прямо в лицо. Серафин сидел на окне и умывался. Доктор Уоррингтон уже ушел, но, видимо, только что недавно еще был здесь, — складки на ковре у камина от его тела еще не расправились. Дом казался совершенно пустым. Потом я услышал легкие шаги на кухне. Я мгновенно вскочил и бросился туда.
Она стояла, повернувшись ко мне спиной, и старалась достать до старомодных часов с маятником, которые висели на стене. Она обернулась, когда я вошел, — маленькая, невероятно старая, с жидкими седыми волосами, уложенными аккуратным узелком на затылке.
Мне сразу стал понятен тот материнский поцелуй и пожелание доброй ночи — все, что я получил вчера. У нее достало ума на нас обоих, чтобы не позволить мне морочить голову самому себе.
Она взглянула на меня и сказала совершенно простым, обыденным голосом:
— Арчи, мои старые часы вчера остановились, — она дотянулась рукой и коснулась маятника, — а сегодня снова идут.
Больше мне, собственно, нечего добавить, поскольку Дитворт исчез, а Кейн написал-таки свой рапорт. «Магия, Inc.» распалась почти в ту же ночь. Новые лицензионные законы стали пустыми бумажками даже раньше, чем их отменили.
Мы все иногда заглядываем в дом миссис Дженнингс — так часто, как она нам позволяет. Я чрезвычайно благодарен ей за то, что она не позволила мне влюбиться в ее молодое «я». Поскольку наши теперешние отношения гораздо прочнее, это нечто такое, чем стоит дорожить. Но если бы я родился лет на шестьдесят пораньше, мистер Дженнингс имел бы весьма серьезного соперника в моем лице.
Я помог Элен и Джо организовать их бизнес, Боди стал у них менеджером, а сам я решил, что мне не стоит отказываться от своей прежней линии. Я пристроил новое крыло к зданию и купил два новых грузовика, как и предсказывала миссис Дженнингс. Бизнес идет хорошо.
1
Если входящий в бар человек одет как деревенщина, но при этом ведет себя словно владелец заведения, можете быть уверены — перед вами космонавт.
Это логически неизбежно. Сама профессия заставляет его чувствовать себя господином всего сущего, и если уж космическому волку приходится марать подошвы о грешную землю, он делает это с видом короля, шествующего среди подданных. Что касается его одежды, то от человека, проводящего в униформе девять десятых своего времени и более привычного к глубокому космосу, чем к цивилизации, едва ли можно ожидать, чтобы он знал, как одеваться. Для недобросовестных портных, роящихся вокруг каждого космопорта и торгующих вразнос «земной экипировкой», он — желанная добыча.
Этот крепко сбитый парень был одет, как огородное пугало — накладные плечи казались слишком велики, кое-как скроенные шорты задирались и открывали его волосатые ляжки всякий раз, когда он садился, а рубашка с оборками, похожая на женскую ночную сорочку, шла ему не больше, чем седло какой-нибудь буренке.
Но я придержал свое мнение и предложил ему выпить на мой последний полуимпериал, посчитан это выгодным помещением капитала, — у космонавтов обычно водится монета.
— Горячей плазмы! — сказал я, когда мы чокнулись.
Это было моей изначальной ошибкой во взаимоотношениях с Даком Бродбентом. Вместо того чтобы ответить «Чистого пространства!» или «Мягкой посадки!», как следовало бы, он оглядел меня и сказал:
— Прекрасный тост, но не по адресу. Я никогда не был в космосе.
У меня имелось достаточно оснований промолчать. Космонавты не часто заходят в бар «Каса Маньяны»[43] — это не того сорта отель, который мот бы привлечь их, да и от порта он далековато. Когда кто-либо заявляется в бар в цивильной одежде, ищет самый темный угол и протестует, если его называют космонавтом, это его дело. Я выбрал эту точку потому, что мог следить отсюда за всеми, сам оставаясь невидимым. Я задолжал понемногу тут и там — обстоятельство не слишком значительное, но несколько затруднительное. Оставалось предположить, что у незнакомца есть свои причины поступать так же, и отнестись к этому с пониманием.
Но мои голосовые связки жили своей собственной жизнью — дикой и свободной.
— Не говорите мне этого, братишка. Если вы земная крыса, то я мэр Тихо Сити[44]. Держу пари, — добавил я, заметив осторожность, с которой он поднимал свой стакан — бессознательное разоблачение привычки к низкой гравитации, — на Марсе вам довелось выпить гораздо больше, чем на Земле.
— Потише! — зашипел незнакомец, не разжимая губ. — Почему вы уверены, что я космонавт? Вы же не знаете меня.
— Простите, — сказал я. — Вы можете быть кем хотите. Но у меня есть глаза. Вы выдали себя в ту же минуту, как вошли.
— Как? — едва слышно выдохнул он.
— Пусть это вас не беспокоит. Вряд ли другие что-нибудь заметили. Но я вижу то, чего не видно остальным. — Я протянул ему визитную карточку, сделав это, быть может, немного чопорно. Но на свете есть всего лишь один Лоренцо Смит, Человек-Театр.