Гражданин галактики

После его ухода Баслим повернулся и попытался уснуть, но боль, гнездившаяся внутри, не позволяла забыться. И не потому, что он не сказал слова, которые могли остановить мальчика; он слишком уважал себя, чтобы не уважать право другого на самостоятельное решение.

Торби отсутствовал четыре дня. Он вернулся ночью, и Баслим слышал, как он пришел, но снова ничего не сказал ему. Просто он в первый раз после исчезновения Торби уснул глубоко и спокойно. А проснувшись, сказал как обычно:

– С добрым утром, сынок.

– С добрым утром, папа.

– Сделай-ка завтрак. У меня есть кое-какие дела.

Они сели за миски с горячим варевом. Баслим поглощал пищу без особого интереса, Торби едва ковырял ее. Наконец он взорвался:

– Папа, когда ты продашь меня?

– А я и не собираюсь.

– Что?

– В тот день, когда ты исчез, я зарегистрировал твое освобождение в Архивах. Ты свободный человек, Торби.

Торби смотрел на него с изумлением, а затем опустил глаза в миску и стал возить ложкой по каше. Наконец он сказал:

– Мне бы хотелось, чтобы этого не было.

– Если бы они тебя поймали, я не хотел, чтобы они называли тебя «беглым рабом».

– Ах, вот в чем дело, – Торби задумался. – Спасибо, папа. Вижу, что вел себя очень глупо.

– Вероятно. Но я думал не о наказании, которое могло тебя ждать. И плети, и выжигание клейма – все это проходит быстро. Я думал, что произойдет, если тебя поймают еще раз. Лучше, чтобы тебя сразу же укоротили, чем быть пойманным после клеймения… Поговорили и хватит, бери свою чашку и не болтайся без дела. Этим утром аукцион.

– Ты хочешь сказать, что я могу остаться?

– Это твой дом.

Теперь Баслим знал, что Торби не оставит его. Освобождение мальчика не внесло ничего нового в их быт и отношения. Торби сходил в Королевские Архивы, уплатил налог и преподнес обычный подарок, после чего его вытатуированный номер был перечеркнут линией, а рядом с ним появилась печать Саргона с номером книги и страницы записи, из которой явствовало, что ныне он свободный гражданин Саргона, обязанный платить налоги, нести воинскую службу и голодать без всяких помех и препятствий. Клерк, который делал татуировку, посмотрел на серийный номер Торби и сказал:

– Не похоже, что это твой день рождения, парень. Твой старик обанкротился? Или твои хозяева продали тебя, чтобы избавиться от лишнего рта?

– Это не твое дело!

– Не выдрючивайся, парень, а то ты почувствуешь, что эта игла может колоть куда больнее. А теперь отвечай мне вежливо. Я вижу, что на тебе фабричная, а не хозяйская марка, и судя по тому, как она выцвела, тебе было лет пять или шесть. Где и когда это было?

– Я не знаю. Честное слово, я не знаю.

– Ах вот как? Именно это я и говорю каждый раз моей жене, когда она задает слишком много вопросов. Не дергайся. Я почти кончил. Вот так… поздравляю, и добро пожаловать в ряды свободных людей. Я получил свободу пару лет назад, и предупреждаю тебя, что ты почувствуешь себя раскованнее, но не всегда это будет приятно.

Глава 4

Нога у Торби побаливала пару дней; во всем остальном освобождение никак не сказалось на его жизни. Но нищим он уже в самом деле не смог быть – сильному здоровому юноше не подавали столько, сколько мог получить исхудавший ребенок. Часто Баслим просил Торби заменить его в яме, затем он посылал его с каким-нибудь поручением или отправлял домой учиться. Так или иначе, один из них всегда был на Площади. Порой Баслим исчезал, даже без предупреждения; и когда это случалось, Торби должен был проводить на их месте все светлое время дня, отмечая посадки и старты кораблей, запоминая все, что происходило на аукционах и собирая информацию о космопорте в винных лавчонках и среди женщин, не носивших вуали.

Как-то Баслима не было две девятидневки; когда Торби проснулся, старик просто исчез. Отсутствовал он гораздо дольше, чем когда-либо раньше. Торби продолжал твердить себе, что папа может позаботиться о себе, хотя он не мог отделаться от зрелища его тела, распростертого в грязи. Но он продолжал бывать на Площади, присутствовал на трех аукционах, отмечая все, что видел и слышал.

Наконец Баслим вернулся. Единственное, что он сказал было:

– Почему ты все записывал вместо того, чтобы запоминать?

– Ладно, так и буду делать. Но я боялся что-то забыть, ведь было так много событий.

– Фу!

После этого Баслим стал более молчалив и сдержан, чем обычно. Торби думал, что может быть, он его чем-то расстроил, но на такие вопросы Баслим не отвечал. Наконец как-то ночью старик сказал:

– Сынок, мы так и не выяснили, что ты будешь делать после того, как меня не станет.

– Но я думал, что мы уже все решили, папа. Это мои проблемы.

– Нет, просто мне пришлось их отложить… из-за твоего тупоголового упрямства. Но ждать больше я не могу. Я принял решение, и тебе придется выполнить его.

– Подожди минутку, папа! Если ты думаешь, что тебе удастся заставить меня покинуть тебя…