Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке

В этой приятной неуверенности мы пробыли несколько часов и хотя очень хотели найти богиню, на задержку не сетовали. Каждый уголок долины ласкал глаз тихой прелестью, которая хотя и была неприметной, но тем не менее сразу овладевала душой, и наш укромный приют пленял нас все более. Однако мы продолжали искать богиню, когда нас вдруг остановил голос, донесшийся неизвестно откуда:

— Если вы хотите увидеть богиню Грации, не ищите ее в одном облике, ибо их у нее тысячи. Всечасно меняясь под испытующим взором, она чарует не столько видом своим, сколько разнообразием. И мы беспечно любуемся ею, будучи не в силах что-либо предпочесть, но очарованные всем без остатка[351][352]. Она — то воплощение торжественного Раздумья, то — само Сострадание со слезами в очах; сейчас она вся светится радостью, мгновение спустя ее черты искажены мукой. Ее взгляд то манит нас, то корит за дерзость. Строго говоря, ни в одном из этих обликов богиню нельзя назвать прекрасной, но, воплощаясь в них всех, она неотразима.

Прощайте!

Письмо LXXVII [Поведение лавочника и его приказчика.]

Лянь Чи Альтанчжи — Фум Хоуму, первому президенту китайской Академии церемоний в Пекине.

Лондонские лавки не хуже пекинских. В Лондоне торговец вешает над дверью картину, оповещающую прохожих о его товаре точно так же, как в Пекине таблицы заверяют покупателя в безупречной честности торговца[353].

Сегодня утром я отправился купить себе шелку на ночной колпак. Не успел я переступить порог лавки, как ко мне кинулся хозяин с двумя приказчиками в пудреных париках, спрашивая, что мне угодно. Трудно найти более предупредительных и вежливых людей. Стоило мне только посмотреть на что-либо, и они мгновенно бросались туда, куда был устремлен мой взгляд. Достаточно было одного моего движения, как они начинали метаться по лавке, желая мне угодить. Я заявил, что хочу купить хорошую ткань, и в тот же миг они предложили не менее сорока образчиков, один лучше другого, с прелестнейшими узорами и словно нарочно сотканных для ночного колпака.

— Любезнейший, — сказал я хозяину, — не трудитесь мне что-нибудь объяснять. Я знаю толк в шелках и прекрасно вижу, что эта ткань, к примеру, такая же непрочная, как ваш эпонж.

— Ваша правда, — согласился лавочник, который, как я потом заметил, взял за правило не перечить покупателю, — ваша правда, сударь, спору нет. Но поверьте на слово, сударь, — утром сама леди Трэн купила такую ткань на плащ.

— Позвольте, милейший, — возразил я ему, — если дама и точно выбрала ее себе на плащ, это еще для меня не резон шить из нее ночной колпак.

— Ваша правда, — вновь сказал он, — но что к лицу красивой даме, тем паче пойдет красивому джентльмену!

Этот тонкий комплимент моей безобразной физиономии он ввернул с такой ловкостью, что я попросил отрезать на колпак этого шелку, хотя он мне решительно не нравился.

Препоручив это приказчику, хозяин снял с полки несколько штук шелка, намного красивее прежнего, и развернул их передо мной.

— Полюбуйтесь-ка, что за красота! — воскликнул он. — Лорд Змейкинг нынче утром посоветовал приятелю купить этого шелку к рождению его величества[354]. На жилет ничего лучше не найти.

— Но мне вовсе не надобен жилет, — возразил я.

— Не надобен? — повторил лавочник. — Тем настоятельнее я советую вам завести жилет сейчас. Ведь когда он вам понадобится, то обойдется намного дороже, поверьте слову. Покупайте всегда загодя, до того, как появится нужда, и тогда вас не обведут вокруг пальца, как говорят у нас в Чипсайде[355].

Его совет показался мне настолько здравым, что я почел за благо ему последовать. Да и шелк точно был хорош, а это усугубляло искушение, и я велел завернуть и его.

Пока приказчики отмеряли и резали шелк, — не знаю почему, но проделывали они это очень медленно, — лавочник развлекал меня рассказом о новомодном обычае здешних знатных щеголих принимать гостей в халате.

— Не угодно ли сударю взглянуть, из какого шелка их шьют? — спросил он и, не дожидаясь ответа, тотчас развернул передо мной штуку, которую сочли бы восхитительной даже в Китае. — Если бы знатные господа проведали, что я продал эту ткань кому-то, кто даже не носит титул «высокородие», они тотчас отказались бы от моих услуг. Сами видите, милорд, что она хоть и богата, но в самом строгом вкусе — как раз то, что сейчас в моде!

— Я не лорд, — прервал я его речь.

— Прошу прощения! — воскликнул он. — Однако, если вы надумаете обзавестись халатом, соблаговолите припомнить, что я предлагал вам отменный шелк. Честность, сударь, честность — вот мое правило! Вы можете шить халат сейчас, а можете погодить до той поры, когда шелк вздорожает, а халаты выйдут из моды. Но давать советы не по моей части.

Короче говоря, почтеннейший Фум, он убедил-таки меня купить шелку на халат, и наверно уговорил бы купить добрую половину его товаров, останься я в его лавке подольше, да хвати у меня на это денег.