Читаем Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке полностью

Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке

— Что до меня, — воскликнул арестант, — то больше всего я тревожусь за нашу свободу! Что с ней станется, если победят французы? Друзья мои, ведь свобода — главное достояние англичанина, ради ее спасения не жалко и жизни. Нет, ее французу у нас не отнять! А уж если они победят, нечего ждать, что они сохранят нашу свободу, потому что сами они рабы!

— То-то и есть, что рабы, — подхватил носильщик, — все поголовно рабы! Им только тяжести таскать — больше ни на что не годятся. Да чтоб мне отравиться этим глотком (в руке он держал кружку), если я соглашусь на такое рабство. Я лучше в солдаты пойду!

Часовой, взяв стакан у носильщика, воскликнул с неподдельным жаром:

— Да что там свобода! Наша религия — вот что от таких перемен пострадает! Да, любезные, вере урон будет! Чтоб дьявол утащил меня в преисподнюю (столь торжественной была его клятва!), но уж коли французы сюда явятся, нашей вере придет конец!

Произнеся это, он не осушил кружку залпом, а поднес ее к губам и выпил неторопливо с истинным чувством.

Короче говоря, в Англии каждый мнит себя политиком; даже прекрасный пол часто мешает слова любви с речами о суровых опасностях, угрожающих нации, и нередко побеждает, прибегая к оружию более губительному, чем глаза.

Как и в Китае, всеобщее увлечение политикой находит здесь удовлетворение в ежедневных газетах[30]. Только у нас император пользуется газетой, дабы наставлять свой народ, здесь же народ норовит поучать в газетах правительство. Не думай, однако, будто сочинители этих листков и в самом деле что-то смыслят в политике или в государственном управлении. Сведениями своими они обязаны какому-нибудь оракулу в кофейне, который услышал их накануне вечером за игорным столом от вертопраха, почерпнувшего их у привратника одного вельможи, а тот выудил их у камердинера этого вельможи, камердинер же сочинил все от начала до конца, чтобы позабавиться.

Англичане предпочитают внушать окружающим скорее уважение, нежели любовь. Это придает чопорность их развлечениям и даже самая веселая беседа всегда бывает слишком глубокомысленной для приятного времяпрепровождения. Хотя в обществе ваш слух редко оскорбляет грубая шутка, но столь же редко вас восхищает и острословие, которое доставляет человеку хотя и мимолетную, но истинную радость.

Впрочем, недостаток веселости они возмещают учтивостью. Ты, конечно, улыбаешься, читая, как я расхваливаю обходительность англичан: ведь ты слышал иное от миссионеров в Пекине и наблюдал, как совсем по-другому ведут себя английские купцы и моряки у нас в Китае. Но должно повторить, что англичане намного обходительнее своих соседей. Особенно они достойны уважения за то, что, оказывая услугу, стараются умалить ее значение. В других странах тоже любят оказывать услуги чужестранцу, но при этом дают ему понять, что он у них в долгу. Англичане же оказывают любезность с выражением полного равнодушия и осыпают тебя благодеяниями с таким видом, будто не ставят их ни в грош.

Несколько дней тому назад случилось мне гулять в окрестностях Лондона в обществе англичанина и француза. Внезапно хлынул дождь. Меня он застал врасплох, тогда как оба моих спутника были в плащах, надежно защищавших их от этого потопа. Англичанин, заметив, что я дрожу, сразу же сказал:

— Послушайте, друг мой, что вы дрожите? Возьмите мой плащ, мне он не нужен... Все равно от него никакого проку, и я прекрасно обойдусь без него.

Француз также показал свою учтивость:

— Бесценный друг, — воскликнул он, — вы безмерно меня обяжете, если воспользуетесь моим плащом! Разве вы не видите, как прекрасно он защищает меня от дождя? Другому я ни за что его не предложил бы, но ради вас я готов расстаться с собственной кожей!

Надеюсь, почтеннейший Фум Хоум, что примеры подобного рода дадут тебе пищу для размышлений. Книга природы — книга мудрости, но больше всего черпает из нее тот, кто читает те с разбором.