Гражданин Поэт. Наши – всё

По вечерам над ресторанами
Горит февральская заря,
И Прохоров гуляет с фанами,
Как равный с ними говоря.

Он прибыл в град святого Питера,
Трех революций колыбель,
Но не для лыж и винопития,
Поскольку здесь не Куршевель.

Он перед выборной урною
В большой фактически музей,
В столицу славную культурную,
Пришел искать себе друзей.

Команда после выступления
Утомлена морозным днем,
Его, финансового гения,
Спросила: «Где мы отдохнем?

Мы были вотчиною Валиной,
Но все же город мы крутой,
Не до конца еще заваленный
Московской вашей лимитой.

Отведать мы могли бы многого
Из многоумных наших сфер —
От бывшей сцены Товстоногова
До фильма “Фауст”, например».

Он, заслонясь от фотовспышечек
И прессы, вверенной Кремлю,
Им прошептал: «А можно пышечек?
Я очень пышечек люблю.
Как раз сейчас, из зала вышедши,
Окинув взглядом большинство,
Я видел: здесь такие пышечки!»
Но там не поняли его.

Виновны нравы негламурные
Иль просто питерская жесть —
Но там же люди все культурные
И понимают все как есть.

В Москве повсюду нравы мерзкие,
А тут культурен даже снег,
Да и культурой правит Месхиев —
Приличный, в общем, человек.

Тут у читающих и пишущих
Последний, в сущности, редут,
И если кто попросит пышечек —
Его туда и отведут.

И обалдел высокий Прохоров,
Услуге питерской не рад,
И, пышку сдобную попробовав,
Сказал: «Спасибо, Петроград!»

Но, улыбаясь неиспорченно
И всех приветствуя рукой,
Он попросил хотя бы пончика:
Он все же с дыркою такой.

А если с дыркой – значит, видимо,
С ним можно закрутить роман,
Как доказал нам житель Питера
Тополог Гриша Перельман.

Казачья метростроевская