Гражданин преисподней

— Ладно. — Поняв, что говорить здесь не о чем и не с кем, Кузьма стал отставать. — Посмотрим, как наши дела дальше сложатся. Жизнь — штука такая: сама все по местам расставит. Жаль только, что не все до этого момента доживут.

— Куда, кстати говоря, подевались ваши крылатые дружки? — оглянулся Змей. — Что-то последнее время их не видно и не слышно.

— Им сейчас надо побольше летать. Сдувать тюремную пыль с крылышек…

Положение, в котором очутился Кузьма (не по собственной воле, но со своего согласия), нравилось ему все меньше и меньше.

В такой компании даже водяру нельзя было пить а не то что за Грань идти. Людишки подобрались — хуже некуда. Случись какая-нибудь беда (а она обязательно случится), так никто друг другу даже руку не подаст. Не понимают, дураки, что в Шеоле может спасти только взаимовыручка.

Проще всего было бы забрать стаю и при первом удобном случае смыться. Пусть эта разношерстная шатия-братия сама расхлебывает кашу, которую заварили их начальники, бугры и игумены.

Да только как потом от позора спастись? Как свое честное имя от грязи очистить? Как перед людьми оправдаться?

Ведь по Шеолу сразу поползет подлый слушок. Ах, какая сволочь этот Кузьма Индикоплав! Какой душегуб! Какой негодник! Сначала согласился быть проводником, да и не задаром, конечно, а потом бросил доверившихся ему бедолаг на произвол судьбы, сгубил ни за что ни про что!

Тогда уж ни к светлякам, ни к темнушникам, ни к метростроевцам в гости не завернешь. Да и на Торжище не пустят — проклянут. Останется только одно — породниться с милейшим семейством Шишкаревых.

Нет, без невосполнимых потерь из этой ловушки не выбраться. Придется идти до самого конца, каким бы печальным или, наоборот, счастливым он ни оказался. Тот, кто задумал и спланировал это рискованное предприятие, все рассчитал точно.

Хорошо еще, что первый день пути (в плане психологическом — самый трудный) обошелся без серьезных конфликтов, хотя косых взглядов и колких словечек хватало.

Туннель дошел до скальных пород, где метростроевцы намеревались со временем устроить каменоломню, и на этом закончился. Дальше предстояло пробираться извилистыми ходами, руслами подземных рек и норами неизвестного происхождения, в которых мог свободно ориентироваться только Кузьма.

Прогулка окончилась. Впереди намечалось тяжкое и опасное дело. О том, что ожидало экспедицию в самом конце пути, вообще не хотелось думать.

Надо было дождаться чересчур загулявших летучих мышей, и Кузьма завел разговор о ночлеге. В любой иной ситуации могли возникнуть споры, но гранитные стены тупика, в котором оказался отряд, были довольно весомым аргументом в пользу этого предложения. Как говорится, скалу головой не прошибешь.

Перед сном, конечно же, решили подкрепиться. Каждый ел свое, хотя и не забывал коситься на соседей — а что у них вкусненького? Самое обильное угощение оказалось у темнушников, к которым и подсел Кузьма (согласно трехсторонней декларации кормежка проводника возлагалась на участников похода).

— Выпьешь? — Юрок с готовностью отвинтил колпачок своей фляжки.

— Нет, — покачал головой Кузьма. — И вам не советую. Будет у нас еще и повод, и время.

Темнушники переглянулись между собой, но прекословить не стали, что для них было столь же несвойственно, как и леность для метростроевцев. Видимо, понимание всех тягот и опасностей грядущего похода дошло даже до этих забубенных головушек.

Впрочем, ужин прошел в непринужденной обстановке. Ножом вскрыли банку мясной тушенки, на этикетке которой было изображено какое-то рогатое животное, и, дабы уязвить Юрка, стали спорить, кто это — бык или корова.

Юрок отыгрался чуть позже, когда в очередной банке оказались консервированные помидоры и он стал доказывать, что это яйца зубров. Поскольку те, кто родился в Шеоле, никаких овощей отродясь не видели, с такой версией согласился даже Кузьма.

Отходя ко сну, охрану выставлять не стали. Потоп заранее предупредит о себе грозным ревом, а от химер никакая охрана не спасет.

Уже во второй половине ночи, когда все давно успокоились, Кузьма, всегда спавший вполглаза, почуял, что к нему кто-то приближается — не во весь рост и не ползком, а на полусогнутых.

Выставив вперед острие посоха, он спокойно дожидался непрошеного визитера и только в последний момент, когда их разделяло всего шагов пять, опознал Венедима.

— Я здесь, — шепотом произнес Кузьма, а когда светляк осторожно уселся рядом, добавил: — Не спится?

— Спится, — так же шепотом ответил Венедим. — Просто поговорить захотелось.

— Давай. Про кого будешь говорить? Про пророков, про мучениц или про блудниц?

— Когда придет время, поговорим и о них… Тут совсем другое. Честно сказать, не нравится мне это путешествие.

— И мне не нравится, — согласился Кузьма. — А куда деваться? Не с вас ли все началось? Кто первым подал идею покинуть преисподнюю и перейти в царство Божье?

— Игумен. Серапион Столпник.

— Раньше, значит, об этом и речи не было?

— Как тебе сказать… И да, и нет. Душой-то мы всегда к небу стремились. Это плоть нас к обжитому месту привязывала.

— Тогда твоя душа должна сейчас торжествовать.