Гражданин Том Пейн

О компании «Родерик Хорталес», похоже, прекрасно знали слишком многие — и слишком многие предпочитали помалкивать о том, что знали. Пейн убедился, что вытягивать из них подробности — все равно что зубы тащить. Генри Лоренс, президент Конгресса, честно пытающийся пробиться сквозь непролазные дебри надувательства, своекорыстия, вранья, — человек, который пользовался у Пейна уважением и приязнью, сказал ему:

— Что вам за разница, коль скоро это идет на пользу нашему делу?

— Но цены каковы, — напомнил Пейн.

Лоренс улыбнулся; после этого разговора прошло какое-то время.

От Артура Ли из Парижа пришло сообщенье, будто бы есть такая вероятность, не более того, что Франция и Испания тайно выделили Америке в дар большие суммы денег — возможно, до миллиона ливров каждая. Пять процентов комиссионных по счетам за все торговые сделки с компанией Хорталеса получал Сайлас Дин. Затем, в одном письме от Франклина, Пейн нашел почти бесспорное, как ему казалось, свидетельство, что все поставки приобретаются на золото, подаренное двумя правительствами, а распоряжается им некая неведомая и невероятная личность по имени Карон де Бомарше; невероятная, так как не кто иной, как она, стояла за компанией «Родерик Хорталес», а неведомая — по воле правительства Франции, ибо оно передало деньги в распоряжение означенной личности, когда еще не находилось в состоянии войны с Англией. Нейтральная держава не может оказывать предпочтение одной из воюющих наций, зато международная торговая фирма вольна вести дела, с кем пожелает.

На все на это Генри Лоренс улыбнулся и сказал: чт'o вам за разница. В международных делах государства могут подчас вести себя как дети: приходится блюсти видимость. Ни для кого не секрет, что нет, наверное, второго такого нищего правительства, как Континентальный конгресс, что для него наскрести средства на перья, бумагу и чернила для своих заседаний — и то непросто.

А потому, когда в Комитет внешних сношений начали поступать счета, их вежливо не принимали во внимание; регистрировали, подшивали — но во внимание не принимали. Такие вещи подразумеваются сами собой.

Ой ли, сомневался втайне Пейн.

Он попросил Робердо устроить скромный обед, чтобы пришел и Лоренс, и за столом незаметно навел разговор на тему о счетах.

— Ну что вы, Пейн, опять за свое, — проговорил Лоренс с оттенком нетерпенья. — Никто эти счета никогда не предъявит к уплате. Франция с Англией сейчас находятся в состоянии войны, и те товары, которыми нас снабжает авансом Хорталес — или, верней сказать, правительство Франции через Хорталеса, — это ничто в сравнении с военными преимуществами, которые достались Франции благодаря тому, что мы столько лет воюем с ее противником. Франклин им это ясно дал понять.

И все же, если «Хорталес и Компания» потребуют уплаты, Франции будет не слишком удобно подтвердить, что мы получали эти товары в дар. Известно вам, сколько за нами значится по счетам?

— Более или менее представляю себе, — желчно сказал Лоренс.

— За нами значатся четыре с половиной миллиона ливров, — сказал Пейн. — Бомарше может сделаться миллионером — мы ведь все брали по двойной цене, — если они предъявят иск. Даже Дин, если получит свои пять процентов, станет богатым человеком.

Робердо присвистнул; Лоренс покачал головой.

— Я и понятия не имел, что так много.

— Величайшее мошенничество века, — с готовностью заключил Пейн.

— Что же вы предполагаете делать?

— Разоблачить Дина, пока от нас не потребовали платежей и мы не лишились того мизерного кредита, которым располагаем.

— У вас нет доказательств, что Дин рассчитывает получить комиссионные. Сначала нужно, чтобы счета предъявили к оплате.

— Доказательств… да черт возьми, одно то, что Дин заправлял всей продажей, — чем это вам не доказательство. Если товары поставлялись в дар, Дин ничего не получает, если нас вынудят платить, то Дин — богач.

Вскоре после этого обеда разразился скандал. Бомарше, через таинственную фирму Хорталеса, запустил лапу в карман Фортуны и потребовал платежей; Дин пожаловал в Америку взимать денежки. Наметившийся здесь столь уже давно раскол между партией народа и партией торговых и правительственных кругов разверзся зияющей пропастью. Конгресс, ошеломленный внезапным требованием четырех с половиной миллионов ливров, которые не было никакой возможности когда-нибудь уплатить, запросил французского посла:

— Правда ли, что эти деньги подарены, или нет?

Правда, последовало заверенье, но ее нельзя подтвердить всенародно. Иначе пострадает честь Франции.

Хорталес вновь напомнил об уплате; Дин явился в Конгресс и с усмешкой потребовал свои пять процентов. Он не боялся; он слишком много знал и о Конгрессе, и о делах, которыми заняты во Франции Артур Ли и Франклин. Когда в Конгрессе не захотели его слушать, он обратился в газеты и обрушился на все семейство Ли, объявив себя спасителем страны и требуя справедливости. Подобной наглости Пейн стерпеть не мог; он выступил с негодующим, язвительным ответом.