Гражданская Оборона (Омск) (1982-1990)

В Москве дела обстояли еще хуже. Самая близкой для ГР.ОБА тусовкой был подпольный журнал «Урлaйт», выходивший под названиями «Зеркало» и «Ухо». Между ОБОРОНОЙ и «Урлайтом» было немало общего: оба они преследовались властями, оба не могли выйти из подполья и самое главное — оба не боялись говорить настоящую злую правду. Проблема была в одном — «урлайтовцы» не имели собственного концертного зала и поэтому проведение концертов и фестивалей было сложным делом.

Поэтому ОБОРОНА останавливает выбор на северной столице и официально вступает в агонизирующий в то время Ленинградский рок-клуб в апреле 1989 года. Два месяца спустя группа выступает на 7-ом рок-фестивале[14] (8 июня 1989 года). Отыграв на фестивале, Летов сотоварищи временно прекращают концертную деятельность.

В это время кассетный альбом Летова выпускает небольшая французская фирма звукозаписи, а ряд песен группы включается в обзорные пластинки независимого рока во Франции и ФРГ. В ФРГ, например, вышел сборник мирового панка. Там американские, английские, австралийские, даже таиландские и перуанские команды, и две песни ГР.ОБА туда вошли. А французы хотели сделать попс — т. е. чтобы они очень хорошо записались, с электронными барабанами, синтезаторами и прочими техническими изысками. Егор, разумеется, отказался, его принципы записи, мягко говоря, отличались от французских. Они тогда переправляли свои пленки на европейские панк-фирмы, которые выпускали кассеты или пластинки, причем Летов об этом узнавал в последнюю очередь. Также выпускалась пластинка в Дании.

А в России в это время, четвертого августа 1989 года, в Питере, на точке АУКЦЫОНА Мишей Раппортом и Леней Федоровым в течение часа — с помощью невообразимой кучи всяких SPX-ов, компрессоров, примочек, микшеров, инструментов и прочего фирменно-бесценного скарба — был записан долгожданный live-альбом «Песни Радости и Счастья» (1989). ОБОРОНА взяла и сходу сыграла свою рабочую концертную программу — без дублей, репетиций, да и без особых пауз. По сути это — натуральный «концертник», заминка и изюминка лишь в том, что рев толпы был впоследствии наложен для сущего, вящего и бащего удовольствия лукавыми и беспризорными руками Егора и Кузьмы. «Это наш первый альбом, записанный полным составом, хоть и хуевым, по моим понятиям, как бы пластилиновым звуком», — резюмирует Летов.

За 88–89 гг. в сознании Летова довольно ясно выстроилась концепция того, как надо и как не надо записываться его группе. «Как правило, звук у нас очень странный, — считает Летов. — Первое ощущение — что звук «очень говно», очень плохой. Все инструменты вроде бы присутствуют и звучат, но при этом все вместе ни на что не похоже».

Тесное знакомство с кучей профессиональной аппаратуры окончательно и бесповоротно похоронило беспечные идеи и смутные нелепые надежды Летова на осуществление «гробовских» замыслов на «хорошем» аппарате. В окружении этого аукцыоновского фирменного «богатства» он убедился в том, что «при хорошем качестве записи теряется что-то очень важное из того, что он в это вкладывает». Результатом этой попытки записаться на «шикарной» аппаратуре стало то, что Егор окончательно и бесповоротно впал в убежденнейшие сторонники сугубо домашне-гаражного, рукотворно-дилетантского творчества, что вернуло его самым суровым и непримиримым образом в лоно Гр. Об-Records.

Зафиксировав за несколько летних дней на репетиционной точке АУКЦЫОНА болванки сразу четырех альбомов («Война», «Русское поле эксперимента», «Здорово и вечно», «Armageddon-pops»), Летов решил продолжить сессию в Омске.

Акустическое «Русское Поле Эксперимента» стала одной из лучших летовских работ. Формально это «Greatest Hits», с другой стороны — «Unplugged», — и за счет того и другого это чуть ли не самая известная и популярная запись.

Понятно, что акустику «снимать» легче, чем электричество, и именно материал «Русского Поля Эксперимента» распевался после по подворотням — «Все идет по плану», «Зоопарк», «Система», «Он увидел солнце», «Государство». Как бы похабно эти песни ни звучали в исполнении пьяных подростков, терзавших расстроенные гитары — их так и не смогли убить, превратить в штамп, в хрестоматийные гимны поколения. Это по-прежнему великие, особенные и трагичные песни, не защищенные электрическим валом, обнаженные, кристально ясные. Это по-прежнему узнаваемый, пронзительный, выворачивающий душу наизнанку голос. Это по-прежнему страшный, светлый и больной мир. Запись живая, и живой останется навсегда, умрет ли Егор, сопьется ли, подастся ли в «жиды, педерасты, поэты, монахи». Это песни, которым нельзя не верить.