Летов же, напротив, не пытается поразить нас красочными сценами голливудского масштаба. Его Армагеддон — не фантастическое поле боя драконов и ангелов, а повседневная, размеренная жизнь. Однако, как движущиеся в едином ритме колеса поезда способны уничтожить то, что случайно окажется у них на пути, так и налаженная повседневность таит в себе разрушительную силу, которая вполне может составить конкуренцию всем библейским монстрам вместе взятым.
Вот и «злая собачка», которая «умерла восвояси», узнала эту силу на собственной шкуре. Кто эта собачка? Неудачник, исключенный обществом из своих рядов, или бунтарь, чей протест не захотели слушать? Быть может, он и вправду «являлся тринадцатым апостолом», но это уже все равно невозможно установить. По крайней мере «народ», который предстает в песне как собирательный антагонист романтического героя-одиночки «собачки», не намерен из-за такого пустяка нарушать привычный ход своей жизни:
«Армагеддон» — символ конца света — не случайно соседствует в названии песни с веселеньким словечком «Попс». Попс становится метафорой, иллюстрирующей благополучное внешне, но разлагающееся изнутри общество. Люди и не заметили, как равнодушие пропитало их насквозь, лишило их человечности. Повседневность плавно перешла в светопреставление, а они и не обратили на это внимания:
«Только злая собачка/ И дырявая форточка» — то есть элементы реальности, нарушающие спокойное течение жизни и потому усиленно вытесняемые из общественного сознания — свидетельствуют о приближении конца.
Как футболист, который видит перед собой красную карточку судьи, но, увлеченный игрой, игнорирует ее, продолжая нарушать правила и отказываясь покинуть поле, так и изображенные Летовым люди не хотят осознавать, что правила игры под названием жизнь, которые заключаются в гуманности и сострадании к ближнему, давно нарушены, и «черно-белая карточка» Страшного Суда уже показывает им близость «финальной точки». Впрочем, стоит ли бояться этой «финальной точки», если она сигнализирует конец эпохи греха и страдания? Но в этом-то и особенность летовского Апокалипсиса, что за финальной точкой не следует ни начало нового мира, ни даже окончательное крушение старого. Как заезженная пластинка, застряв на одном месте, не может без посторонней помощи ни замолчать, ни продвинуться дальше, так и человечество, перестав уже фактически быть человечным, продолжает влачить, как бы по инерции, свое лишенное смысла существование.
В изображенном Летовым мире ничто не свидетельствует о наличии Бога, по крайней мере он не выполняет свою главную функцию руководства всем происходящим на земле, поэтому люди сами вынуждены брать на себя роль «хозяев жизни». «Убежденные жители» — это мы все, ведь нам ничего не остается, как заменить уклоняющегося от своих обязанностей Бога, нашими идеалами и убеждениями, которые — увы — как не раз уже показала история, слишком часто заводят нас в тупик, вместо того, чтобы показать выход из лабиринта мучающих нас вопросов.
Убеждения — это ложные знаки дорожного движения, гостеприимно расставленные на нашем пути: если мы не поверим им, то будем вечно блуждать в поисках тех благ, которые они нам обещают, но если пойдем в указанном ими направлении, то окажемся перед обрывом. И тогда мы сможем выбирать только из двух зол: прыгнуть вниз или остаться стоять на месте.
Мир, как нам показывает его Летов, уже соскользнул одной ногой в пропасть, но успел в последний момент уцепиться рукой за край обрыва и ни за что теперь не согласится разжать ладонь, продлевая таким образом на неопределенное время свое практически подошедшее к концу существование. Неудивительно, что в этом повисшем над пропастью мире не может быть ничего реального: живущим в нем людям осталось только «воровать друг у друга сон», представляя себе при этом, что они отвоевывают у своих ближних право на некие реальные блага. Но о чем же эти сны?
«Бумажные цветочки», «проколотые мячики», «новогодние открытки» — вот они наши маленькие радости, красочные и жалкие, как отбросы вскормленной рекламными роликами цивилизации. На эту-то разноцветную помойку мы и бежим наперегонки, расталкивая друг друга локтями и лишь усугубляя тем самым с каждым шагом свое «одиночество».