В древнейшие времена люди посетили и стали заселять это место, потому что плато, раскинувшееся на вершинах скал, представляло из себя цепь созданных самой природой неприступных, нерукотворных крепостей. Внимательно объехав верхом и осмотрев ущелье в течение дня, Николай отметил, что подняться на плато возможно всего в трех-четырех местах. Он знал уже со школьной скамьи из учебников истории, что десятки и порой сотни тысяч христиан-полоняников: русских, малороссов, ляхов и влахов, захваченных в набегах, несколько столетий подряд пригоняли сюда лихие татарские воины. Убежать отсюда было практически невозможно. Здесь их ожидала разная судьба. Женщин и девушек распродавали в гаремы, в услужение мусульманской знати не только в Бахчисарае. Их сбывали, как скот, в Кафе генуэзцам, туркам, арабам и другим работорговцам. Мужчин и юношей продавали для черной работы в каменоломнях, у солеваренных и известеобжигательных печей. Считалось, что повезло тому, кого выкупали местные христиане – греки или армяне. Тех ожидала работа в кузницах, гончарных мастерских, на постройке домов, печей. Им обеспечена была более сытая и достойная жизнь. Они могли посещать местные христианские храмы. Но самых крепких или пытавшихся бежать продавали на галеры, что татары и турки называли «каторга». На галерах надевали кандалы, приковывали к скамьям у борта, и люди становились пожизненными гребцами. Тяжелым веслом гребло по два человека с каждой стороны. Хуже галеры-каторги нельзя было ожидать ничего…
«Вот большевики и нам – казакам и всему народу русскому хотят устроить такую каторгу», – вдруг пришла мысль Николаю.
Он поморщился, как от зубной боли, и сплюнул. Осматривая город, Николай ненадолго заехал в ханский дворец, возвышавшийся среди низких построек Бахчисарая на главной улице-дороге ущелья. Давно опустевшее гнездо некогда грозных «крымских царей» – вассалов турецкого султана – еще сто лет назад было превращено русскими властями в музей. Ансамбль восточных построек, расписанных и отделанных в иранском и арабском стилях, большая дворцовая мечеть и высокий минарет цепляли глаз. Но, быстро осмотрев их, Туроверов остановился у большого, многогранного в плане и довольно глубокого фонтана, располагавшегося справа от входа на центральную площадь дворца. Здесь была тень и господствовала прохлада, исходящая от водяных струй и мелких брызг, сеющихся от водяной чаши водоема. Присев на краю каменной кладки, отделанной мрамором, он посмотрел на воду. Тихий ангел лиры овеял Николая своими крылами. Проза и страшная реальность войны отступили. Перед внутренним взором явилось лицо любимой женщины. Умиротворение охватило его, и он вспомнил, что здесь в свое время был Пушкин. Обрывки поэмы поплыли в памяти…
«Да, вероятно, тут и родились у великого поэта первые строки его „Бахчисарайского фонтана“, – подумал Николай. – Нет, не тут, там был „Фонтан слез“», – вспомнил он.
Он спросил у одного из смотрителей музея, где находится описанный в поэме памятник и, пройдя через здание «Дивана», вышел направо, во внутренний дворик. Рядом было здание гарема. Белая мраморная плита с каскадом золотых чашек, выступов и красными, как свежие рубцы после сабельных или ножевых ударов, арабскими надписями удивила его. Вода в фонтане иссякла. Туроверов не ожидал, но что-то зацепило сердце. Неподалеку располагался бюст великого поэта.
«Беломраморный фонтан, фонтан слез – что-то холодное, неотвратимое и неумолимое, как наша судьба после окончательного выбора человека», – пришло ему.
Вновь оставив печальные мысли, Николай вышел из музея, отвязал коня, сел в седло и поехал вверх по дороге. Главной его целью был Успенский монастырь, основанный, по преданию, еще апостолом Андреем Первозванным. Ущелье раздалось надвое, и Туроверов пустил коня вправо и вверх по более крутому подъему – узкой дороге-серпантину без домов по сторонам. Глубокое чувство чего-то навеки утраченного, величественного и прекрасного не оставляло его. Он ехал помолиться и испросить благословения на брак с любимой женщиной.
С Юлей он познакомился в госпитале, после того как его, раненного в сече под Егорлыкской, переправили из Новороссийска в Крым. Она несколько раз делала ему перевязки. Николай расспросил ее о семье, о жизни и понял, что они единомышленники. Мало того, она тоже была природная казачка. После очередной перевязки он нежно поцеловал ей руку. Она не отдернула. И тогда он легко повернул ей кисть руки и поцеловал ладонь и запястье. Она порозовела и в смущенье ушла. Но с той поры между ними установились какие-то особенные доверительные отношения…