Гражданская война уже началась

Сам Квачков не считал акцию непрофессиональной. Находясь в СИЗО, он дал интервью главному редактору газеты «Завтра» Александру Проханову, в котором ответил на его вопрос, могла ли «столь бездарно провалиться» операция подобного рода, осуществляемая специалистами. По его версии, якобы построенной по материалам прессы, взорвался лишь промежуточный заряд весом 1—3 кг в тротиловом эквиваленте, мог быть еще основной заряд весом 25—30 кг, который сгорел, а не взорвался. Этот заряд должен был скинуть бронированную машину Чубайса с дороги, после чего ее уничтожение должно было завершиться с помощью гранат. Среди причин отказа заряда могло быть нарушение герметичности при транспортировке или установке в снегу. Уничтожение охранников Чубайса не входило в планы нападавших, поэтому они были лишь отогнаны огнем, чтобы не мешали отходу группы. Изложил Квачков и свои идеологические воззрения, в которых вторит Борису Миронову: «Все эти ельцины, чубайсы, кохи, абрамовичи, фридманы, уринсоны и им подобные забрали у нас наши национальные богатства, поставили русский и другие коренные народы на грань исчезновения, а Россию — на грань расчленения. Уничтожение оккупантов и их пособников есть не преступление, а долг и обязанность каждого защитника Отечества, верного воинской присяге». Квачков также пояснил, что сообщения СМИ о том, что он якобы не признает себя виновным, не соответствуют действительности. Поскольку нет события преступления, то не может быть никакой и вины[162].

В суде главный свидетель обвинения Карватко отказался от своих показаний, заявив, что давал их под давлением. Суды присяжных дважды оправдывали Квачкова и его подельников. После второго вердикта адвокат Чубайса Андрей Шуваев предположил, что неприязненное отношение к его подзащитному перевесило здравый смысл и доказательства обвинения[163]. Обвинение настаивало на реальности, а не инсценированности преступления, которое участникам не удалось довести до конца из—за непредвиденных обстоятельств. По словам Шугаева, фугас устанавливали вечером, а к утру, после ночного мороза, он покрылся ледяной коркой, из—за чего взрывная волна пошла вверх[164].

На следующий день после первого оправдания и освобождения в эфире радио «Эхо Москвы» Квачков повторил, что уничтожение Чубайса является не преступлением, а уничтожением противника, поскольку идет война — Россия оккупирована еврейской мафией[165]. В еще одном интервью газете «Завтра» он рассказал, что в тюрьме к нему пришло осознание, что Господь послал его на фронт, на борьбу. По его словам, «…за праздничным столом, когда мы вернулись, первый тост я поднял за Бориса Сергеевича Миронова — за человека, книги и идеи которого и привели меня в тюрьму. Когда мы с ним познакомились, национализм был для меня ругательным словом. Но в ходе совместной работы в ВоенноДержавном Союзе я стал понимать, что мои убеждения как раз и есть убеждения русского христианского националиста, пришло четкое понимание расстановки сил на политическом поле, кто свой, кто чужой — все встало на свои места...»[166]

В своем интервью генерал Чубаров рассказывал о Квачкове: «Василич никогда не был солдафоном. Его отличало то, что он умел увидеть проблему. Эту проблему он в кратчайший срок мог «раскрутить», разложить по полочкам. И, более того, объяснить всем присутствующим доходчивым, нормальным, не наукообразным языком». Похоже, что даже после выхода в отставку не прекративший воевать Квачков «увидел» очередную проблему. На этот раз она оказалась в инородной оккупации России. По рассказу того же Чубарова, «у него была такая любимая тема — «Специальная операция». Он всегда проводил такую мысль — что и сегодня идет специальная операция. И все мы — тоже участники специальной операции, но как противники тех западных сил и средств специальных операций, которые проводят специальную операцию против нас. Против России, против стран Содружества»[167].