Гражданская война в Испании 1936–1939

На гряде Пунтса южнее Ируна вспыхнул рукопашный бой, там позиции несколько раз в течение одной недели переходили из рук в руки. Милиция сражалась умело и отважно, к тому же ей помогали французские крестьяне с той стороны границы, указывая расположение артиллерии Беорлеги[287]. Горстка астурийских горняков-подрывников dinamiteros и милиционеров до конца держалась в монастыре Сан-Марсиаль. Отбивая завершающую атаку карлистов, они, использовав все боеприпасы, швыряли во врага камни.

Фактически сражение было проиграно из-за того, что шесть грузовиков с боеприпасами не смогли пересечь французскую границу, перекрытую 8 августа. Телесфоро Монсон, один из баскских министров, примчался за оружием и боеприпасами в Барселону, но получил только тысячу винтовок и шесть пушек. Через несколько дней Мигель Гонсалес Инесталь, глава профсоюза рыбаков НКТ, встретился с Гарсиа Оливером, Абад де Сантильяном и президентом Компанисом. Они обещали помочь ему с оружием, которое должно было поступить через французский Андай, но вагоны с боеприпасами был задержан французскими властями[288]. После ухода рабочих из Ируна там остались одни горящие развалины; некоторым из отступающих пришлось вплавь добираться до Франции. Одна из пуль прощальной пулеметной очереди ранила майора Беорлеги в икру: суровый вояка отказался от лечения и позже умер от гангрены.

Анархисты Сан-Себастьяна были разъярены отсутствием поддержки от баскских националистов, особенно когда прослышали о переговорах губернатора с неприятелем о сдаче города. Их подозрительность усилилась после случаев измены в первые недели войны – хотя при всем своем консерватизме партия баскских националистов PNV не помышляла о предательстве. В свою очередь, она была категорически против политики выжженной земли, проводившейся анархистами: уходя из Ируна, те сожгли город дотла, а теперь вознамерились до конца оборонять Сан-Себастьян. PNV возобладала, для чего ее милиции пришлось застрелить нескольких анархистов. 14 сентября город заняли националисты, что означало окружение северной зоны республиканцев[289].

Несомненно, важнейшим военным событием лета была эффективная кампания Африканской армии, быстрое прибытие которой на материк стало возможным благодаря помощи германской и итальянской авиации. Республиканская пропаганда громко кричала об этом иностранном вмешательстве на жизненно важном этапе войны, что неудивительно, но ее бурные протесты заслоняли две неудобные истины. Первая: республиканский военный флот, где заправляли матросские комитеты, не очень-то рвался в бой, особенно против германских линкоров «Deutschland» и «Admiral Scheer», сопровождавших конвои националистов через пролив. К тому же у них были ясные приказы избегать открытого столкновения, и вообще, как позднее указывал старший советский военно-морской советник, «республиканские корабли не исполнили свой долг»[290].

На суше сборные силы республиканцев – безынициативные офицеры регулярной армии, городская рабочая милиция и крестьяне, не желавшие далеко уходить от своих деревень, – оказались неспособны на эффективные контратаки в жизненно важном юго-западном секторе до прибытия туда значительных сил колониальных войск. При этом не стоит преувеличивать военную значимость воздушного моста, обеспеченного самолетами «Савойя» и «Юнкерс-52», – при всем влиянии переброски 1500 человек между 28 июля и 5 августа на боевой дух националистов и на оценку их шансов на победу за рубежом. В общей сложности за первые месяцы войны, пока националисты полностью не обеспечили себе контроль над проливом, таким способом было переброшено немногим более 12 тысяч человек.

Переброска по воздуху легионеров и марокканских «регуларес» из Африканской армии развернулась во всю ширь в первую неделю августа. 6 августа на материк вступил сам Франко, оставив командовать протекторатом генерала Оргаса. Он расположил свой штаб в Севилье, где решил разделить свои силы, чтобы удержать Андалусию и одновременно предпринять наступление на столицу.

Главные силы под командованием полковника Ягуэ отправлялись на север вдоль португальской границы, а затем поворачивали на северо-восток, к Мадриду. Ягуэ проявил себя как самый напористый из всех полевых командиров националистов: во многих отношениях это подчеркивало контраст между Африканской армией и апатичной армией метрополии. Офицеры в колониях всегда больше заботились о профессиональном росте и меньше о моде, но в Испании эта разница была еще заметнее, чем в Британии и во Франции. Тем не менее Франко, якобы типичный «африканец», был вызывающе заурядным по сравнению по своими пылкими подчиненными.