Гражданская война Валентина Катаева

 Все замечательно. Вот только одно но: никаких мобилизаций в Одессе до ее первого падения белые не проводили, им это строжайше запретили союзники. В «Очерках русской смуты» Деникина по этому поводу сказано немало горьких слов, и брошено союзника немало справедливых упреков за то, что их позиция так и не позволила добровольцам проводить в Одессе какие бы то ни было мобилизации.  

 Так что если прапорщик Чабан поступил в Одессе первого квартала 19-го года на белый бронепоезд, то сделать он это мог лишь как действительный доброволец. А если он воевать не хотел, то в белые войска загнать его никто не мог даже и пытаться.  

 Вот какой оксюморонный выходит этот прапорщик. А ведь Катаев передал ему всю свою биографию времени Первой Мировой - надо думать, не случайно.  

 И это было действительно не случайно. Согласно тем же дневникам Буниных, Катаев весеннюю одесскую кампанию против большевиков провел в боевых порядках белого фронта – куда, повторим, попасть он мог только всамделишным добровольцем!  

 Для начала еще осенью 18 года (Одесса входит в это время в Украинскую державу пана гетмана Скоропадского) Валентин Петрович  организует приветствие своим союзникам по первой мировой – интервенционистским частям, входящим в Одессу. Дневники Буниных за 19 ноября: «Был Катаев. Собирает приветствия англичанам».  

 А 3 апреля, сообщая о звонке Катаева, которым тот предупредил Буниных об уходе французов, Вера записывает: «Позвонил Катаев. Он вернулся совсем с фронта». И в записи от 12 апреля, говоря о пресловутом выступлении Катаева в защиту советской платформы на писательском заседании, Вера Бунина поясняет: «Говорят, подоплека этого (просоветской позиции Катаева и ряда других лиц – А.Н.) такова: во-первых, боязнь за собственную шкуру, так как почти все они были добровольцами…»  В записи от 21 апреля: «Когда был у нас Федоров (художник-одессит, знакомый Бунина и Катаева, отец главного героя «Вертера» - А.Н.), мы рассказали ему о поведении Катаева на заседании. Александр Михайлович смеется и вспоминает, как Катаев прятался у него в первые дни большевизма. – Жаль, что меня не было на заседании, - смеется он, - я бы ему при всех сказал: скидывай штаны, ведь это я тебе дал, когда нужно было скрывать, что ты был офицером…» Запись от 25 апреля, Вера записывает слова Бунина: «А молодые поэты, это такие сукины дети. Вот придет Катаев, я его отругаю так, что будет помнить Ведь давно ли он разгуливал в добровольческих погонах!»  

 Вот, значит, зачем Катаеву был нужен прапорщик Чабан, и зачем он дал ему свою биографию времени Первой Мировой, и зачем он сделал его мобилизованным. Катаев хотел хоть как-то увековечить печатно свое участие в первой «белой» обороне Одессы от большевиков, бросить в море послание в бутылке об этом – и роль стекла и смолы при этом сыграла вся «пробольшевистская» линия рассказа (нежелание Чабана воевать  за белых, самострел, признание правоты красных). Реальному Катаеву из всего этого принадлежит, как видно, только сама служба на белом бронепоезде весной 19 года – он-то, стало быть, пошел в добровольцы, чуть только петлюровцев к северу от Одессы сменили большевики.  

И тогда становится ясным повторяющееся из одного раннего рассказа Катаева в другой описание весеннего падения Одессы как катастрофы, а не торжества. И здесь тоже достаточно посланий потомству в запечатанных бутылках.  

«Записки о гражданской войне», 1924: «Осаждаемый с трех сторон красными, город был обречен… На подступах к городу, на пяти позициях, самая дальняя из которых была не более чем за шестьдесят верст, а самая близкая - за двадцать, обманутые и одураченные легендарными обещаниями и цинично лживыми телеграммами, мерзли на батареях вольноопределяющиеся, юнкера и кадеты. Они верили в помощь англичан и французов. Им еще не надоело воевать. Они еще жаждали наград, крестов и славы. Они еще не сомневались, что большевики будут раздавлены.  

Город был обречен.  

   Уже ничто не могло помочь.  

…Напрасно юнкера оцепляли целые кварталы и громили десятки нищих квартир, отыскивая крамольные типографии и большевистские явки… Что могли поделать юнкерские патрули? Юнкеров были десятки и сотни, а рабочих тысячи».  

На чьей стороне здесь авторское сочувствие, если читать, не зная заранее, что текст опубликован в советской печати?  

«…Колонна за колонной добровольческие части покидали город, уходя туда, откуда все настойчивее и тверже доносились пушечные удары.  

Мне удалось побывать на подступах к городу» - следует описание оборонявшихся там добровольческих частей; автор выступает как очевидец всего, что с ними происходит, включая внутренний военный быт во всех физических и психологических деталях.  

«Удалось побывать» в добровольческих боевых порядках…  Вот и первое послание в бутылке.