Гражданская война Валентина Катаева

«На низком левом берегу была расположена деревня. В ней жили приморские крестьяне и рыбаки. Теперь там разместились части добровольческого отряда, пушки которого с небольшим числом прислуги и пехотного прикрытия были установлены на командной высоте. Я въехал в деревню. Деревня ничем не отличалась от тысячи других деревень которые мне приходилось проезжать в любую из кампаний».  

То есть и в эту он въехал в ходе своей очередной кампании? Второе послание в бутылке…  

«Бравый вольноопределяющийся рассказал мне  интересную  историю  о сегодняшнем ночном деле. Об этом деле говорил весь отряд».  Заезжему случайному человеку, что ли, рассказывает бравый вольноопределяющийся  о сегодняшнем ночном деле? Да такого человека, появись он в расположении войск, как шпиона поволкут в штаб, если не к стенке… Третье послание…  

«Посредине двора стоял погребальный катафалк, из которого были выпряжены лошади. Два еврейских мортуса в белых балахонах, с галунами и в черных цилиндрах плакали, расхаживая вокруг катафалка. Лошадей в черных шорах и траурных султанах наскоро запрягали в набитые битком повозки.  Евреи хватались за рыжие свои бороды и умоляли какого-то полковника без погон и кокарды пощадить их лошадей. Но полковник исступленно кричал:  

 - Просите ваших "товарищей"! Дотанцевались до того, что "пролетел" сел на голову? И радуйтесь.  

Этот взволнованный воин несколько раз еще повторил загадочное слово "пролетел", разумея под ним слово "пролетарий". Ему казалось, что в виде "пролетел" оно имеет некий необычайно язвительный и горький смысл. Он был прав. Это слово, произнесенное растерянным полковником, расхаживающим без погон и кокарды вокруг распряженного еврейского катафалка  посередине хаотического двора казармы, и точно представлялось язвительным и горьким».  

…Четвертое послание, окруженное целой тучей дисклэймеров про растерянность полковника (и, конечно, это у Катаева личное воспоминание).  

«Опыт Кранца», опубликован в 1922.  

«За толстыми стенами загородного дома умирал осажденный город, этот последний буйный, огнистый и крикливый Вавилон. Красные войска все ближе и ближе подходили с трех сторон к городу, и уже половина безумцев, пьющих в кафе красное вино и нюхающих кокаин, играющих в карты и наслаждающихся любовью, заключающих сделки и подписывающих торговые договоры, была обречена».  

«В осажденном городе», опубликован в 1922.  

«Ни серые утюги французских броненосцев, кадивших угольной чернотой над заливом, ни веселые патрули английской морской пехоты,  кидавшие футбольный мяч голенастыми лошадиными ногами на цветочных углах и вылощенных площадях, ни вялые тела рабочих, черными чучелами развешанные контрразведкой на железнодорожных мостах и фонарях предместий, - ничто не могло помочь. Город был обречен.  

В великолепном стрекотании кино, упрямо повторявшем каждый вечер сияющее отражение некогда живших, в шелковом хрусте карточных вееров над ломберной зеленью клубов, в костяном шелке ночных выстрелов, похожих на щелк бильярдных шаров, и в щелке бильярдных шаров, похожих на  выстрелы, осаждаемый с трех сторон красными город шел к гибели».  

«Раб», опубликован в 1927.  

«С трех сторон на город шли красные. С четвертой наступало море. Город был обречен… Серые утюги британских броненосцев низко сидели в стальной от дыма воде залива, среди еще нерастаявших, взбухших, как пробка, льдин. Синие молнии радио слетали с изящных мачт крейсеров. Десантные войска четырех  империалистических  держав  поддерживали истощенные отряды добровольцев, отбиваюшихся от красных».  

Не надо быть тонким аналитиком в духе Эйхенбаума и Шкловского, чтобы сквозь весь защитный частокол ключевых слов - дисклэймеров («империалистические державы» и прочий словесный лом) увидеть, с какой стороны смотрит на дело автор, что для него - победа, а что – поражение, кто здесь для него свой. Дубовоголовые советские критики, впрочем, реагировали именно на ключевые слова. Для них и писалось. Для остальных – это типичные послания в бутылках.

IV  

Отступим еще немного назад, в 1918, в гетманскую Одессу. Что делает в это время Катаев? Смотрим другой ранний его рассказ, «Человек с узлом», опубликованный в одесском еженедельнике в октябре 18 года. Действие происходит в Одессе этой же самой осенью: «Крупные осенние созвездия медленно и плавно передвигались».  

«Я в последний раз затянулся и бросил папиросу… Судя по звездам, до смены осталось еще часа два.  …Послышались шаги, и в воротах дачи, где я караулил сарай с гвоздями, за противоположным деревянным забором, на звездном небе показалась фигура. Это был часовой соседнего поста Крейдич. Рядом с его головой и выше торчал большой острый нож японской винтовки. …Я поправил на плече ремень тяжелой и большой французской винтовки системы "Гра"…»  

Далее описывается, как  «я»  «проснулся  и  услыхал  отчаянные  и  тревожные свистки. "Должно быть, у Крейдича  на  посту  что-нибудь", -  подумал  я  и, схватив винтовку на отвес, бросился в ворота…. Я выбежал  за  ворота  и  посмотрел  вдоль  улицы налево, туда, где был пост Крейдича».