Гребаная история

Я снова подумал о стоявшем на дороге мужчине в черном, который кричал, чтобы я вернулся.

Кто он такой?

Сколько дней он следовал за мной, шпионил – и вот теперь он боится за меня… Откуда он взялся? Кто его послал? Огастин?

Я подумал о Чарли, о мамах, о Даррелле, валяющемся у подножия маяка…

Выйдя из душа, я обсох и растерся полотенцем, пока кожа не стала красной, как у омара. Затем порылся в аптечном шкафчике, разыскивая дезинфицирующее средство; оно нашлось между лейкопластырями и гигиеническими тампонами «Тампакс». Я обработал ссадины на руках и ногах, в том числе на коленях, покрытых черными лунками и коричневатыми ранками, – судя по всему, от прибрежных камней, – а затем заклеил их лейкопластырем.

Меня посетила мысль: «Надо поспать».

Чтобы утихла боль, которая возвращалась, по мере того как мышцы остывали.

Чтобы забыть о косатке, внезапно появившейся на волнах, о нескончаемом падении Даррелла, о теле Наоми на Агат-Бич, о потухшем взгляде Чарли в машине, о руке, вынырнувшей из океана…

…о деньгах моих матерей в багажнике «Форда»…

Я наполнил водой один из стаканов для полоскания зубов и поискал в аптечном шкафчике обезболивающее. Их выбор оказался на удивление обширным – должно быть, жителей домика одолевали все виды воспалений и невралгии. В итоге я остановил свой выбор на «Демероле», для верности добавив «Оксикодон», даже не потрудившись узнать, сочетаются между собой эти два средства или нет: у меня болело все, что только возможно.

За дверью обнаружился мягкий халат, махровый, как в гостиницах, и я закутался в него.

Вернувшись в главную комнату, я почувствовал, как меня охватывают первые волны блаженной усталости, – или это уже сработали болеутоляющие? Я просмотрел книги, стоящие на деревянном брусе, служившем каминной полкой: Чак Паланик, Джим Линч, Шерман Алекси, Джудит Джанс… только местные авторы. Мне захотелось разжечь огонь, но это было бы рискованно – дым мог привлечь внимание. Я включил батареи на полную мощность, отодвинул в сторону застекленную дверь, ведущую на террасу, затем открыл ставни окон, выходящих на бурное море, – в комнате послышался рев ветра, – проворно закрыл дверь и потушил все огни.

В доме царил полумрак. Я отыскал в одном из ящиков на кухне свечку и коробок спичек. Зажженную свечу отнес на низкий столик.

После этого рухнул на диван. Не знаю, то ли сказывалось изнеможение, то ли подействовали таблетки, но это был самый глубокий, самый удобный и самый уютный диван, на котором я когда-либо сидел.

Я перевел взгляд на сероватый прямоугольник окна и уставился на темное море, ощетинившееся светлыми гребнями, обложенное тучами черное небо, белые брызги, взлетающие в воздух на фоне скал по всей длине маленькой бухточки, и невидимый горизонт. Я слышал, как вокруг дома грохочет гром, ветер свистит в вершинах сосен, стоящих вдоль берега, а цепь стучит о пристань. Слышал, как трещит дом, будто жалуясь. Как ни странно, эту атмосферу я находил самой умиротворяющей. Думаю, в какой-то мере этим блаженным состоянием я был обязан действию лекарств.

В то самое мгновение, когда я уже погружался в сон, мой онемевший мозг будто иглой пронзила мысль:

«Агат-Бич».

Под закрытыми веками появилась картинка.

Кое-что, имеющее отношение к Агат-Бич…

Внезапно, на долю секунды, мое сознание будто молнией озарило: я увидел правду.

Но слишком поздно: сон вымел эту мысль, словно дождь, который уже давно смыл с пляжа мои следы, и я уснул.

37. Блондинка в ветровке после полуночи

– Где Генри?

Сидя за столом для совещаний, в центре шума и суеты, Чарли покачал головой, готовый расплакаться. Кто-то принес два дымящихся стакана.

– Чарли, – сказал Крюгер, отпивая глоток кофе, – ты хочешь отправиться в тюрьму?

Это слово будто хлестнуло его, и живот моментально отреагировал приступом боли. Парень, похожий на Филипа Сеймура Хоффмана[53], молча смотрел на Чарли, пожевывая зубочистку.

Вся эта суматоха началась, когда одна из патрульных машин, выехавших на поиски Генри, наткнулась на тело Даррелла у подножия маяка. Не прошло и часа, как прибыло множество полицейских из патрульной службы штата Вашингтон, а с ними – целая толпа каких-то парней с континента. Служба шерифа превратилась в настоящий цирк. Постоянно кто-то входил и выходил, хлопали двери, отъезжали и с шумом тормозили машины. Все вокруг пребывали в возбуждении, гавкали, будто собаки в питомнике, и даже иногда отпускали шуточки. В то же самое время никому и в голову не приходило оплакивать смерть Даррелла Оутса…

Сейчас Чарли находился под перекрестным допросом. К нему приехал его брат Ник в сопровождении другого заместителя шерифа.

– Сотрудничать в твоих интересах, – бросил он Чарли на ухо, злобно выкручивая ему руку движением, полным полицейской – или братской – жестокости, вталкивая его в помещение за решеткой, где находятся задержанные преступники.