Читаем Греческая философия полностью

Вообще говоря, онтологическая проблема имеет соответствие в логике и языке. Каким образом составляют истинное суждение, применяя к одному сущему, например субъекту "человек", многие наименования, касающиеся, скажем, телосложения (высокий и полный) или добродетели (мудрый и мужественный)? Как правильно определить отношения одного и многого, характеризующие всякое явление предикации? Возможность логики предикатов связана с порядком, существующим в сфере идей. Одни идеи совместимы друг с другом, другие не допускают соединения - с ними происходит "то же самое, что и с буквами: одни из них не сочетаются друг с другом, другие же сочетаются" (253 а). Такое структурирование умопостигаемого мира превращает диалектику в некое знание, с помощью которого "должен отыскивать путь в своих рассуждениях тот, кто намерен правильно указать, какие роды с какими сочетаются и какие друг друга не принимают, а также во всех ли случаях есть связь между ними, так чтобы они были способны смешиваться, и, наоборот, при разделении - всюду ли существуют разные причины разделения" (253 b-с). Теперь диалектика - не только общий метод познания; сверх того, она еще дает картографическое изображение умопостигаемой реально ста.

Чтобы завершить это изложение платоновской онтологии, нужно отметить выдвигавшиеся против нее возражения, которые в наши дни находят понимание у большинства специалистов. Первая трудность онтологии Платона, непосредственно касающаяся теории познания, связана с отсутствием четкого различения того, что существует, и того, что истинно (хотя такое различение, кажется, намечалось в Филебе, 29 с). Порой создается впечатление, что Платон от правомерного требования, согласно которому познанное должно быть истинным, переходит к другому, спорному требованию: познанное должно существовать. Верно, что нельзя познать ложное и, равным образом, абсолютно несуществующее. Но вопрос становится более тонким, когда Платон, раскрывая суть отношения познания к реальности, определяет его как отношение познавательной способности к истинному и реальному предмету, и даже к предмету необходимо реальному, вечному и неразрушимому. Какие следствия вытекают из такого овеществления предмета познания? Читатель ясно увидит их, если сопоставит положения платоновской доктрины с тем, что сказал бы относительно этой проблемы современный философ. Если бы его попросили ответить на вопрос, что мы можем знать, он указал бы не на реальность предмета, а на истинность суждения, характеризующего этот предмет. Знать какую-то вещь означает не столько знать самую вещь, сколько знать истинность характеризующего ее суждения. Платон же, наоборот, часто говорит об истинности и ложности суждений так, как если бы речь шла о свойствах вещей, к которым относятся эти суждения. Конечно, он устанавливает в Софисте, что высказывание, ни к чему не относящееся, немыслимо и, следовательно, всякий logos должен к чему-то относиться (263 с). Но это "что-то", о чем известно, что оно не является эмпирическим, Платон мыслит как совершенно реальный умопостигаемый объект.

Против теории идей высказывалось также возражение, что в ней смешиваются имя и слово, как если бы Платон считал, что у слова есть смысл, только если есть некая сущность, к которой это слово относится так же, как имя собственное - к обозначаемой им вещи. Теория, утверждающая, что идея обладает свойством, идеей которого она является, - это теория самопредикации. Начиная с Евтифрона, 6 е, Платон высказывает мысль, что эйдос того или иного свойства есть образец этого свойства. Правда, в знаменитом аргументе из Парменида (132 d-133 а) Платон показывает, что самопредикация может вести к парадоксу. Этот аргумент, более известный как "аргумент о третьем человеке", формулируется так: если для некой вещи быть человеком означает быть сходной с идеей человека и если, для того чтобы вещи были сходны между собой, они обе должны обладать свойством, совершенным образцом которого является идея, то не должны ли мы иметь "третьего человека" - идею, в силу которой "первый человек" и идея человека сходны между собой? И, далее, "четвертого человека", чтобы установить то же сходство, и так до бесконечности? О состоятельности этого аргумента велось немало споров, но, как бы то ни было, знать смысл слова не означает знать вечную истину (или вечную реальность), обозначаемую этим словом. Можно знать смысл слова "круг", не обладая знанием, имеющим своим предметом то, что Платон называет идеей круга.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Курс эпохи Водолея
Курс эпохи Водолея

Целью настоящей работы является раскрытие приоритетов внешней концептуальной власти. Эти приоритеты позволяли библейским «пчеловодам» в интересах западной цивилизации устойчиво поддерживать режим нищенского существования в нашей стране, располагающей богатейшим природным и интеллектуальным потенциалом. За этим нет никаких заговоров, за этим стоят не осмысленные народом России схемы внешнего управления по полной функции, подмявшие как нашу государственность, так и процессы становления личности Человека Разумного. Так трудолюбивые пчелы всю жизнь без протестов и агрессий кормят работающих с ними пчеловодов.Пчеловоды «пчеловодам» — рознь. Пора библейских «пчеловодов» в России закончилась.

Виктор Алексеевич Ефимов

Публицистика / Альтернативные науки и научные теории / История / Философия / Религиоведение / Образование и наука
Синдром гения
Синдром гения

Больное общество порождает больных людей. По мнению французского ученого П. Реньяра, горделивое помешательство является характерным общественным недугом. Внезапное и часто непонятное возвышение ничтожных людей, говорит Реньяр, возможность сразу достигнуть самых высоких почестей и должностей, не проходя через все ступени служебной иерархии, разве всего этого не достаточно, чтобы если не вскружить головы, то, по крайней мере, придать бреду особую форму и направление? Горделивым помешательством страдают многие политики, банкиры, предприниматели, журналисты, писатели, музыканты, художники и артисты. Проблема осложняется тем, что настоящие гении тоже часто бывают сумасшедшими, ибо сама гениальность – явление ненормальное. Авторы произведений, представленных в данной книге, пытаются найти решение этой проблемы, определить, что такое «синдром гения». Их теоретические рассуждения подкрепляются эпизодами из жизни общепризнанных гениальных личностей, страдающих той или иной формой помешательства: Моцарта, Бетховена, Руссо, Шопенгауэра, Свифта, Эдгара По, Николая Гоголя – и многих других.

Альбер Камю , Вильям Гирш , Гастон Башляр , Поль Валери , Чезаре Ломброзо

Философия / Учебная и научная литература / Образование и наука