Греческая история

Он сказал Агесилаю, что имеет в виду привести Фарнабаза для переговоров о дружественном союзе. (30) После того как его предложение было благосклонно выслушано, Аполлофан, заручившись клятвой[138]

Агесилая в форме возлияний и рукопожатия, отправился и прибыл с Фарнабазом в условленное место. Здесь их ждали, сидя на траве лужайки, Агесилай и тридцать его приближенных. Фарнабаз прибыл в одежде, стоящей много золота; но когда слуги хотели подостлать ковры, на которых обыкновенно небрежно восседают персы, он устыдился такой роскоши, видя простоту нравов Агесилая, и сел также попросту на землю. (31) Сперва они приветствовали друг друга словами, а затем Фарнабаз протянул Агесилаю правую руку, и то же сделал Агесилай. После этого первым стал говорить Фарнабаз, так как он был старшим. (32) «Агесилай и все присутствующие здесь лакедемоняне, — сказал он, — когда вы воевали с афинянами, я был вам другом и союзником, — я дал вам денег на усиление вашего флота, а на суше сам сражался верхом на коне и вместе с вами загнал врагов в море. К тому же никто не мог бы меня обвинить, что я когда-либо говорил или поступал в чем-либо двусмысленно, как Тиссаферн[139]

. (33) И вот за все эти мои заслуги я терплю от вас такое отношение, что, находясь на своей собственной земле, не имею уже чем пообедать и мне приходится только подбирать ваши остатки, как какому-нибудь животному. Все те красивые дворцы и парки, полные деревьев и диких зверей, которые оставил мне мой отец и которые доставляли мне столько удовольствия, я вижу теперь либо вырубленными, либо сожженными. Может быть, я не знаю, что́ справедливо по отношению к богам и людям и что́ несправедливо, и в этом причина вашей вражды; тогда разъясните мне, пожалуйста, вы, — неужели же людям, знающим, что такое благодарность, следует поступать так?» (34) Все члены коллегии тридцати устыдились этих слов и хранили молчание; Агесилай же, помолчав немного, сказал: «Фарнабаз, я полагаю, что тебе хорошо известно, что и между жителями различных греческих городов часто заключаются союзы гостеприимства. Однако, когда эти города вступают между собой в войну, приходится воевать со всеми подданными враждебного города, хотя бы они были твоими гостеприимцами. При этом случается даже, что гостеприимцы убивают друг друга. И вот теперь мы воюем с вашим царем, и потому принуждены все, принадлежащее ему, считать вражеским; с тобой же лично мы хотели бы больше всего на свете стать друзьями. (35) Конечно, если бы тебе предстояло получить во владыки вместо царя нас, я первый не посоветовал бы тебе этого; но теперь ты можешь, вступив с нами в союз, не быть ничьим рабом[140]

и не иметь никакого владыки, а жить плодами своей земли. А свобода, кажется мне, сто́ит любой другой вещи в мире. (36) И, ведь, не то́ я тебе советую, чтобы ты был свободным нищим, но чтобы ты, опираясь на наш союз, расширял не царскую власть, а свою собственную, подчиняя себе тех, которые ныне такие же рабы царя, как и ты, а будут служить тебе. Ну, а если ты будешь и свободен и богат, чего тебе еще нужно будет для полного счастья?» (37) — «Не хочешь ли, — сказал Фарнабаз, — чтобы я тебе искренно ответил, что собираюсь делать?» — «Это будет достойно тебя». — «Так знай, что я соглашусь стать вашим другом и союзником, если царь назначит командующим другого, а меня поставит под его начальство; если же я получу верховное командование (что значит честолюбие!), то можешь не сомневаться, что я буду бороться с вами изо всех моих сил». (38) Услышав это, Агесилай взял его за руку и сказал ему{13}

: «О, благороднейший человек! Пусть бы случилось так, чтобы ты стал нашим другом! Будь же уверен, по крайней мере, хоть в том, что и теперь я как можно скорее удалюсь из твоей страны и на будущее время в случае войны, пока будет возможность идти походом на кого-нибудь другого, не трону ни тебя, ни твоей области!»

(39) После этих слов собрание было распущено. Фарнабаз сел на коня и уехал, а сын его от Парапиты, еще блиставший красотой юности, остался и, подбежав к Агесилаю, сказал: «Я тебя нарекаю своим гостеприимцем». — «Я принимаю эту честь». — «Так помни же», сказал тот и тотчас же подал ему свое копье дивной красоты. Агесилай принял дар и дал ему взамен две роскошные бляхи, сняв их со сбруи коня своего секретаря Идея. Тогда юноша, вскочив на коня, пустился за отцом. (40) Впоследствии, когда, в отсутствие Фарнабаза, сына Парапиты лишил власти его брат и отправил в изгнание, Агесилай принял в нем живейшее участие. Так, узнав, что он влюблен в сына афинянина Евалка, он ради гостеприимца приложил все старания, чтобы тот был допущен к участию в олимпийском беге; этот Евалк был крупнее всех прочих детей{14}.