Греческая история, том 1. Кончая софистическим движением и Пелопоннесской войной

Перикл чувствовал, что почва под его ногами колеблет­ся, и решил отклонить приближающуюся грозу наружу. Первым его шагом в этом направлении было заключение союза с Керкирой в 433 г. С тех пор он систематически стремился к разрыву с пелопоннесцами; осада Потидеи и „мегарская псефисма" были открытыми вызовами Спарте и ее союзникам. И когда, вслед затем, в Афины прибыло спар­танское посольство, которое должно было заявить протест против нарушений договора, Перикл всем влиянием своего все еще безграничного авторитета и своего должностного положения воспротивился тому, чтобы Спарте была сделана хотя бы малейшая уступка. При тогдашней группировке партий в Спарте отмены „мегарской псефисмы" было бы достаточно, чтобы предотвратить грозящую бурю, потому что остальные требования спартанцев — именно, чтобы афиняне отказались от Потидеи и дали свободу Эгине—едва ли имели серьезный характер и формально были совершенно незаконны, так что сами спартанцы скоро оставили их. Че­тырнадцать лет назад Афины купили мир гораздо более до­рогой ценою, и все-таки их могущество не потерпело ущер­ба; если теперь Перикл заявлял, что достоинство государства не позволяет отменить „мегарскую псефисму", то это была только фраза. Но этот язык был отлично рассчитан на стра­сти толпы, и в Афинах ему почти всегда был обеспечен ус­пех. Требования Спарты были, по предложению Перикла, отвергнуты; зато Афины выразили готовность передать спорные вопросы на рассмотрение третейского суда. Этим они с формальной стороны становились вполне на почву до­говоров, но после всего, что произошло, ответ афинян дол­жен был показаться пелопоннесцам насмешкой. Где можно было найти третейского судью, если вся Греция делилась на сторонников той или другой из враждующих партий? Пере­говоры были прерваны, и Пелопоннес начал готовиться к войне.

Несомненно, что война между двумя передовыми дер­жавами Греции, между демократией и олигархией, рано или поздно должна была сделаться неизбежной. Но то, что она вспыхнула именно в эту минуту, было делом рук Перикла. Нельзя сказать, чтобы момент был выбран удачно. Как раз теперь Афины были совершенно изолированы; единственное государство, на поддержку которого они могли бы рассчи­тывать, — Аргос — было еще на десять лет связано догово­ром со Спартой. Кроме того, целая треть афинского сухо­путного войска была занята во Фракийской войне. И помимо всего этого, каждый лишний год мира был бы неоценимым благодеянием для Афин и Эллады. Все это Перикл знал, ко­нечно, не хуже всякого другого; если он все-таки стремился к войне, то к этому побуждали его, очевидно, соображения внутренней политики, и общественное мнение Греции очень ясно сознавало это[94] Перикл никогда не отличался разборчи­востью в выборе средств, и как в начале своей карьеры он содействовал возбуждению социальной борьбы в Афинах, так он теперь зажег в Греции междоусобную войну.