Ближайшая цель Перикла была достигнута; теперь все зависело от того, сумеет ли он провести войну с успехом. Сам он говорил об этом в Народном собрании с большой уверенностью, и, без сомнения, таково было его искреннее убеждение; он не довел бы дела до войны, если бы не был уверен в победе. Действительно, Афины все еще располагали огромными силами. Их власть распространялась на все острова Эгейского моря к северу от Крита, исключая лишь Мелос и Феру; на фракийском берегу им еще и теперь, после отпадения Потидеи и Олинфа, была подчинена большая часть Халкидики и все греческие города от Стримона до Босфора, затем почти все греческие города Азии от Калхедона до Книда. На западе в союзе с Афинами были Закинф, Керкира, мессенское население Навпакта, акарнанцы и амфилохийцы, Регий и Неаполь в Италии, Леонтины и Сегеста в Сицилии. Ежегодный доход государства составлял около 600 талантов — сумма, какой, за исключением Персии и, может быть, Карфагенской республики, не получало в то время ни одно государство. Из остатков бюджета образовался запасный капитал в 6000 талантов. В арсеналах Пирея на ходилось 300 триер; кроме того, Афины располагали флотами Лесбоса, Хиоса и Керкиры; и еще важнее, чем количество кораблей, были испытанные достоинства афинского флота, с которым в этом отношении не мог сравниться ни один флот в мире. Менее значительны были сухопутные силы Афин. Правда, по количеству населения Афинская держава превосходила Пелопоннесский союз более чем вдвое, и те 13 тыс. гоплитов и 1000 всадников, которых выставляли сами Афины, могли смело выдержать сравнение с любой греческой армией, исключая, может быть, лишь спартанскую и фиванскую. Зато население малоазиатских и островных городов было крайне невоинственно и, что было еще важнее, — совершенно ненадежно в политическом отношении. Следовательно, главной сухопутной силой Афин являлась их собственная милиция и отряды их клерухов с Лемноса, Имброса, Скироса и Орея; они не имели никакой возможности выставить тяжеловооруженное войско, которое если не качественно, то хотя бы только количественно могло бы сравниться с армией Пелопоннесского союза.
Перикл был так твердо убежден в превосходстве Спарты на суше, что с самого начала отказался от мысли защищать Аттику. Его план состоял в том, чтобы перевести все население вместе с его движимым имуществом в Афины, блокировать флотом Пелопоннес и беспрестанно тревожить его высадками. При несомненном морском перевесе Афин и неприступности их укреплений этот план обещал, казалось, верную победу. Вопрос был только в том, кто дольше выдержит. Вред, который афинский флот мог причинить Пелопоннесу, опустошая его берега, был ничтожен в сравнении с разорением всего сельского населения Аттики — неизбежным последствием вторжения в нее пелопоннесцев; ядро неприятельской силы было неуязвимо для Афин. Затем, как ни велик был запасный фонд, накопленный Периклом, но несколько лет войны должны были истощить его, и тогда Афины были бы принуждены повышать союзнические взносы и, следовательно, подвергать тяжкому испытанию верность союзников. Можно ли было рассчитывать с уверенностью, что они выдержат это испытание? И что должно было бы произойти, если бы Афины постигло какое-нибудь непредвиденное несчастье? Но даже в том случае, если бы предположения Перикла вполне осуществились, если бы Афины удержали все свои владения и война с течением времени утомила пелопоннесцев, лучшим результатом военного плана Перикла был бы гнилой мир на условии сохранения обеими державами своих прежних владений. Стоила ли эта награда таких огромных жертв?
Между тем Пелопоннес деятельно готовился к войне. Он заключил союз с Беотией и тем не только значительно увеличил свои наличные военные силы, но главным образом приобрел прочный опорный пункт для предположенного ближайшим летом вторжения в Аттику. Точно так же теперь примкнули к пелопоннесцам Локрида и Фокида, которые в 446 г., одновременно с Беотией, освободились от афинского владычества. От западных пелопоннесских колоний, которым завоевательная политика Афин грозила не меньшею опасностью, чем самому Пелопоннесу, ожидали помощи кораблями. Аргос еще на десять лет был связан тридцатилетним миром, заключенным в 451 г. Вообще симпатии большей части нации были всецело на стороне Спарты, победа которой должна была освободить афинских союзников от рабства, а остальные греческие государства — от страха, в свою очередь, подпасть под иго Афин. И действительно, афиняне в течение войны почти ничего не достигли политической пропагандой, тогда как пелопоннесцы были обязаны последней своими главными успехами. Выразителем этого взгляда явился Дельфийский оракул, который объявил, что пелопоннесцы одержат победу, если будут настойчиво вести войну, и что во всяком случае им обеспечена помощь богов.