Греческая история, том 1. Кончая софистическим движением и Пелопоннесской войной

В это время афиняне получили неожиданную помощь. С тех пор как Фракия освободилась от персидского владычест­ва, одрисы, жившие в плодородной долине Гебра, стали рас­пространять свою власть над соседними племенами; при ца­ре Ситалке, около начала Пелопоннесской войны, их владе­ния простирались от Абдеры и верхнего Стримона до Истра и Черного моря, на протяжении почти 130 тыс. кв. км. Гре­ческие города вдоль побережья Понта также должны были признать их владычество и согласиться на уплату дани; го­довой доход царя при преемнике Ситалка, Севте I, равнялся, по преданию, 800 талантам серебра, кроме значительных натуральных повинностей[96] В 431 г. Ситалк вступил в союз с афинянами, и отчасти его влиянию нужно приписать пере­ход македонского царя Пердикки II с пелопоннесской сторо­ны на афинскую. С тех пор фракийский царь ничего больше не сделал для афинян; теперь падение Потидеи пробудило его наконец от бездействия. Но осень настала раньше, чем он выступил в поход со своим войском. Это была огромная армия, а молва еще безмерно преувеличила ее численность; в Греции говорили, что Ситалк ведет с собой 100 тыс. пехо­тинцев и 50 тыс. всадников. Перейдя через горы у верхнего течения Стримона, он вступил с севера в Македонию, царь которой, Пердикка, хотя находился в мире с Афинами, по­ссорился с Ситалком. Последний завладел Идоменой при реке Аксий и разорил всю низменность до Пеллы, в Фесса­лии начали уже опасаться вторжения фракийцев и делали приготовления к их встрече. Однако для осады укрепленных мест варвары были совершенно непригодны, и Ситалк дви­нулся в Халкидику, куда афиняне обещали прислать ему в помощь флот. Но варвар-союзник стал, по-видимому, воз­буждать опасения и в Афинах; во всяком случае флот не был послан. Недостаток в съестных припасах и наступление зи­мы принудили Ситалка вернуться, спустя 30 дней после вступления в Македонию. Вся эта экспедиция не имела ни­какого успеха, и владения афинян на Халкидике по-прежнему ограничивались полуостровами Палленой, Сифонией и Актой и городами Энеей, Аканфом и Стагирой.

Деятельность врагов Перикла за то короткое время, ко­торое прошло со времени его падения, как нельзя лучше до­казала, что без него невозможно было обойтись. Как бы пло­ха ни была система Перикла, она все же была наименьшим из зол, между которыми приходилось выбирать. И вот вес­ной 429 г. в общественном мнении произошла реакция. Про­тивоестественная коалиция, которая год назад свергла Пе­рикла, теперь распалась. Демос снова соединился вокруг своего старого вождя, и Перикл вновь был избран в стратеги на 429—428 гг.

Но силы его были надломлены ударами последних лет. К этому присоединилось семейное горе; оба его законных сына, Ксантипп и Парал, один за другим в короткое время пали жертвами чумы. Едва он в середине лета 429 г. вступил в отправление должности стратега, как болезнь сразила и его, и он умер в августе или сентябре этого года. Кто мог занять освободившееся место? В Афинах, как и везде, еди­новластие дало возможность возвыситься только посредст­венностям; помощники Перикла были в умственном отно­шении ничтожествами, совершенно неспособными к личной инициативе. Таков был, например, Лисикл, „скотопромыш­ленник", как его называет комедия, — человек, который в последние годы стоял, может быть, ближе всех к Периклу и заботам которого он, умирая, поручил свою Аспасию. К то­му же он уже осенью 428—427 гг. погиб в походе против Карии. Руководство демосом перешло теперь к Клеону, ко­торый, как мы знаем, оказывал когда-то сильную оппозицию политике Перикла и был одним из главных виновников его падения, а теперь держался того мнения, что раз война нача­та, нужно употребить все усилия, чтобы довести ее до конца. Но общественное положение кожевника было таково, что он не мог рассчитывать на избрание в стратеги; да он и сам был еще пока очень далек от таких честолюбивых мыслей. Таким образом, он мог иметь лишь косвенное влияние на управле­ние государством и особенно на ход войны. Вообще же смерть Перикла должна была способствовать усилению мирной партии. Во главе ее стоял теперь Никий, сын Никерата из Кидантидского округа. Человек во всех отношениях достойный уважения и, подобно большинству членов высо­кой аттической знати, искренно преданный существующему порядку, притом очень дельный офицер, он был, однако, лишен выдающихся военных и государственных способно­стей. Его влияние основывалось главным образом на его ог­ромном богатстве, в котором с ним могли сравниться лишь немногие афиняне. Ничто, может быть, не свидетельствует лучше о том недостатке в талантах, который ощущался в это время в Афинах, чем то обстоятельство, что такой человек мог занять руководящее положение в государстве и с не­большими перерывами удержать его до смерти. Нечего и говорить, что при таких условиях нельзя было и думать о твердой и целесообразной политике как вне, так и внутри государства.