Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии

Но Ономарху удалось тем временем склонить своих со­граждан к энергичному продолжению войны. Он сам был утвержден в звании полномочного военачальника, а его брат Фаилл назначен его помощником. Затем в Фокиде наступил период террора; вожди мирной партии были изгнаны или казнены, их имущество конфисковано в пользу государства. После этого всякая оппозиция замолкла; Ономарх и его брат являлись неограниченными владыками страны, и они не стеснялись выражать это даже внешним образом, чеканя мо­неты от своего имени, чего греческие тираны этого времени обыкновенно избегали. Теперь Ономарх стал черпать из дельфийской храмовой казны уже без всяких стеснений; на эти средства было набрано огромное наемное войско, какого Греция еще не видала; союзники Ономарха также не были обижены — большие суммы были истрачены, особенно на подкуп наиболее влиятельных политических деятелей.

Как только Паммен удалился в Азию, Ономарх перешел к наступательным действиям. Дорида была опустошена, главный город западной Локриды, Амфисса, принужден к покорности, укрепленные места у Фермопил взяты и, таким образом, прервано сообщение между Беотией и Фессалией. После этих успехов Ономарх счел себя достаточно сильным, чтобы вторгнуться в самую Беотию; он взял Орхомен и об­ратно водворил в нем прежних жителей, сколько их уцелело при разрушении города фиванцами одиннадцать лет назад.

Не менее успешны были действия Ономарха в Фесса­лии. Там тираны Фер, Ликофрон и Пейфолай, в качестве со­юзников Фив, сначала воевали против Фокиды; теперь Оно­марху удалось посредством щедрых субсидий из дельфий­ской храмовой казны привлечь их на свою сторону и скло­нить к объявлению войны Фессалийскому союзу. Таким об­разом, фессалийцы имели теперь довольно хлопот у себя дома и уже не могли думать об участии в войне с Фокидою; мало того, вскоре положение их сделалось настолько крити­ческим, что им не оставалось ничего другого, как призвать на помощь Филиппа Македонского и вручить ему верховное начальство над союзным войском. Филипп только что завое­вал Метону, последний прибрежный город Македонии, ко­торый еще находился во власти афинян; этим он обеспечил себя против нападений с тыла и теперь охотно воспользо­вался случаем приступить к осуществлению замыслов своего брата Александра о покорении Фессалии. С этой целью он двинулся через Темпейский проход на юг, разбил наголову брата Ономарха Фаилла, который с 7 тыс. человек явился на помощь ферским тиранам, и взял важный приморский город Пагасы, гавань Фер; эскадра, отправленная афинянами на выручку осажденного города, по обыкновению, опоздала. После этого Ономарх принужден был со всеми своими си­лами идти в Фессалию, чтобы положить конец поступатель­ному движению Филиппа. Действительно, ему удалось в двух сражениях совершенно разбить Филиппа и принудить его к возвращению в Македонию. Затем он снова обратился в Беотию, взял путем измены Коронею и у Гермея вблизи города разбил прибывших на помощь последнему фиванцев.

Ономарх достиг теперь высшей точки своего могущест­ва. Чье войско могло помериться с его 20-тысячной, зака­ленной в боях наемной армией? Или какое государство рас­полагало такими огромными финансовыми средствами, ка­кие доставляла владыке Фокиды храмовая сокровищница Дельф? Фессалия лежала у его ног, Беотия была глубоко унижена, — казалось, что на развалинах фессалийского мо­гущества суждено возникнуть Фокейской державе. Мы зна­комимся с образом Ономарха по изображениям его врагов, а они видели в нем, разумеется, только святотатца-грабителя и тирана, который из личного честолюбия навлек на Элладу неизмеримые бедствия. Нам надлежит судить справедливее и не забывать, что только инстинкт самосохранения вложил оружие в руки фокейцев и самого Ономарха и что позднее самый ход событий должен был с роковой силой увлекать их вниз по наклонной плоскости. И как бы ни смотрели мы на дело, которому служил Ономарх, — великие успехи, достиг­нутые им, ясно свидетельствуют, что он был одарен замеча­тельными политическими и военными талантами. Но злой рок противопоставил ему еще более сильного человека — македонского царя.

В то время как восточные греческие державы — Спарта, Афины и Фивы — низошли, таким образом, одна за другой, на уровень государств средней величины, — рухнуло и грандиозное здание, воздвигнутое Дионисием в Сицилии. В минуту наибольшей опасности, когда независимости и, мо­жет быть, самому существованию сицилийских греков гро­зил смертельный удар, сиракузцы отказались от политиче­ской свободы и вручили высшую власть одному человеку. Эта жертва не оказалась бесплодной; тирания доставила Си­цилии полвека внутреннего мира и небывалое внешнее мо­гущество. Но в этот долгий период мира подросло поколе­ние, которому гроза карфагенских нашествий была знакома только по рассказам отцов и дедов и которое не понимало, чем, собственно, оправдывается существование военной мо­нархии, раз независимости Сицилии ни с какой стороны не грозит опасность.