Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии

В то же время приложены были все старания к тому, чтобы поддержать хорошие отношения как с Персией, так и со Спартой. По требованию персидского царя Хабрий был отозван из Египта, где он со времени заключения мира занят был организацией обороны страны; напротив, Ификрат по­лучил позволение вступить в персидскую службу на время экспедиции против Египта (379 г.). В самой Греции Афины не препятствовали Спарте подчинить себе Мантинею и за­владеть Фиванской крепостью, и оппозиция с полным пра­вом могла упрекать правительство в том, что олигархическая реакция в Фивах произошла с его ведома и по его желанию. Кажется даже, что Афины теперь уступили настояниям Спарты и отказались от власти над Делосом и его богатым храмом, которую они сначала, — правда, вопреки точному смыслу Анталкидова мира, — еще пытались удержать в сво­их руках.

Однако фиванским изгнанникам Афины дали у себя убежище, и они сделались, конечно, предметом всеобщего сочувствия в демократическом городе. Поэтому они не оста­лись без поддержки, когда в середине зимы 379/378 г. нача­ли подготовлять переворот с целью освобождения Фив. В заговоре приняли участие даже два афинских стратега; ис­подтишка был приготовлен отряд войска, который должен был служить опорой движению в случае удачи. Один из эмигрантов, Мелон, вместе с шестью товарищами пробрался через беотийскую границу; им удалось, не возбудив подоз­рений, поздним вечером войти в Фивы, где у них был со­общник в лице государственного секретаря Филлида. Поле­мархи подверглись неожиданному нападению во время пи­рушки и были умерщвлены; убит был также Леонтиад, кото­рый четыре года назад бросил Фивы в руки спартанцев. По­сле этого восстали граждане, афиняне подоспели на помощь и вместе с фиванцами приступили к штурму Кадмеи. Спар­танские военачальники, не рассчитывая устоять против вра­га, сдали крепость, выговорив себе право свободного отсту­пления. В Фивах установлен был демократический строй и освободитель Мелон избран в полемархи; вместе с ним из­браны были его товарищ Пелопид, один из семи эмигрантов, приехавших из Афин, и Харон, давший в своем доме приют заговорщикам. В том, что со стороны Спарты предстоит страшная расправа, разумеется, никто не сомневался. По­этому сделана была попытка прийти к соглашению с нею; Фивы изъявили готовность сохранить союз, который оли­гархическое правительство заключило со Спартою.

Но после всего, что произошло, Спарта, конечно, не могла согласиться на эти предложения; для того, чтобы по­ложение, занятое государством со времени Анталкидова ми­ра, не потерпело тяжелого удара, честь оружия должна была во что бы то ни стало быть восстановлена. Офицеры, ко­мандовавшие войском в Кадмее, были казнены или пригово­рены к уплате тяжелого штрафа; и еще зимою в Беотию бы­ла послана пелопоннесская армия под начальством юного царя Клеомброта, который унаследовал трон своего брата Агесипола II после его преждевременной смерти под Олинфом. Об осаде, конечно, нечего было думать в эту пору года; а так как неприятель отказывался от сражения и в Фивах не произошло восстания против демократического правитель­ства, то Клеомброту ничего другого не оставалось, как пус­титься в обратный путь после 16-дневной стоянки на высо­тах Киноскефал, в южной части города. Одна треть войска оставлена была в Феспиях для наблюдения за фиванцами и для охраны второстепенных городов Беотии.

Если, таким образом, экспедиция в военном отношении не дала никаких результатов, зато появления пелопоннес­ской армии на границе Аттики было достаточно, чтобы от­бить у афинян всякую охоту к войне. Оба стратега, само­вольно оказавшие помощь фиванским демократам, были приговорены к смерти, и один из них действительно был казнен, тогда как другой отправился в изгнание. Фивы были совершенно изолированы, и этим, казалось, была решена участь восстания демократов.

Но рассеять недоверие правящих кругов Спарты к атти­ческой политике было нелегко. Самое меньшее, чего можно было опасаться со стороны Афин, это — нейтралитета, бла­гоприятного Фивам; но кто мог поручиться за то, что ради­кальной партии в конце концов все-таки не удастся увлечь государство к деятельному участию в войне? Не лучше ли было предупредить опасность? Ввиду этих соображений Сфодрий, командовавший войском в Феспиях, решился на­пасть на Пирей. Он рассчитывал пройти расстояние от беотийской границы до Пирея — 50 километров — в одну зим­нюю ночь; но этот расчет оказался ошибочным: когда начало светать, войско находилось лишь у Элевсина на Фриасийской равнине. Смелое предприятие окончилось неудачей, Сфодрий принужден был вернуться, причем дело не обош­лось без разграбления пограничных аттических деревень.