Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии

Ферамен тщетно пытался воспрепятствовать всему это­му. Также безуспешны были его старания провести свою программу реформ; вместо того, чтобы дать полные права гражданства всем, кто был в состоянии служить в гоплитах, как предлагал Ферамен, — их предоставили только трем тыс. наиболее надежных граждан. И когда Ферамен и после этого продолжал свою оппозицию, полагаясь на свою попу­лярность в среде зажиточных классов, Критий не задумался обвинить его перед Советом в измене олигархическому строю и потребовать смертного приговора. Правда, при этом обнаружилось, что большинство членов Совета все еще бы­ло на стороне Ферамена. Но Критий не остановился и перед крайним средством. Самовольно, с явным нарушением всех законных форм, он приказал своим клевретам схватить Фе­рамена и вести на казнь; и ни одна рука не поднялась против неслыханного насилия.

Внутри страны теперь, казалось, уже ничто не угрожало существованию олигархии; в Афинах царило гробовое спо­койствие. Тем серьезнее была опасность со стороны много­численных изгнанников. Важнейшим между ними в полити­ческом отношении был Алкивиад, который после падения Афин более не чувствовал себя безопасным в своих замках на Геллеспонте и бежал к Фарнабазу. Как ни близок был в прежнее время Критий к Алкивиаду, теперь он в возвраще­нии своего старого друга видел — и совершенно справедли­во — опасность для существования олигархии; поэтому он издал декрет об изгнании Алкивиада и через Лисандра до­бился того, что Фарнабаз приказал умертвить своего гостя (осень 404 г.).

Что касается остальных изгнанников, то правительство добилось от эфоров декрета, в силу которого они на всем протяжении спартанского государства должны были быть передаваемы в руки афинского правительства; для враждеб­ных Спарте государств, как Аргос, этот указ послужил, ра­зумеется, только лишним стимулом принять изгнанников с распростертыми объятиями. Беотия, которую начинало бес­покоить грозное могущество Спарты, также давала у себя верное убежище бежавшим демократам, а находившиеся под беотийским влиянием общины Мегара и Халкида следовали ее примеру, Фивы сделались даже как бы главной квартирой аттических эмигрантов; фиванское правительство втайне оказывало всяческое содействие их приготовлениям к воо­руженному возвращению на родину.

Раздор в среде олигархических правителей должен был оживить надежды эмигрантов. Своим поступком по отноше­нию к Ферамену Критий оттолкнул от себя умеренные эле­менты своей собственной партии; и чем более усиливался террор в Афинах, тем больше успеха обещала попытка вос­становить демократию силою оружия. Итак, решено было рискнуть. Во главе заговора стал Фрасибул из Стеирии, са­мый влиятельный из бежавших демократов, который когда-то руководил в Самосе движением против олигархии Четы­рехсот и затем, вместе с Алкивиадом, в течение пяти лет ко­мандовал афинским флотом. Еще поздней осенью 404 г. он с 70 спутниками перешел границу Аттики и занял заброшен­ную горную крепость Филу, на лесистых предгорьях Парнета. Атака, произведенная олигархами на эту укрепленную позицию, была отбита без большого труда, и теперь к Фрасибулу быстро стали стекаться добровольцы. Вскоре он по­чувствовал себя достаточно сильным, чтобы в свою очередь перейти в наступление; неожиданным нападением он обра­тил в бегство спартанский гарнизон Афин, выступивший против него, причем спартанцы понесли значительный урон. Затем Фрасибул со своим отрядом, возросшим уже до тыся­чи человек, смело подошел ночью к Пирею и укрепился на холме Мунихии, который в стратегическом отношении гос­подствовал над портом. Нападение, которое со всеми своими силами произвели тираны на позицию демократов, повело только к новому поражению; сам Критий, мужественно сра­жаясь, пал в этой битве.

Теперь правительство Тридцати очистило Пирей, кото­рый тотчас же был занят Фрасибул ом. Еще важнее были нравственные последствия победы. Господство Тридцати само собою рушилось со смертью их вождя. Здание Совета опустело, собрание трех тысяч объявило правительство Три­дцати смещенным и избрало вместо них новую правительст­венную коллегию в 10 человек из числа приверженцев Фе­рамена; в эту коллегию вошел, между прочим, и Фейдон, один из Тридцати; другой член павшего правительства, Эратосфен, остался в городе как частный человек. Остальные из Тридцати покинули Афины в сопровождении немногих при­верженцев, которые остались верны им в несчастье, и отпра­вились в Элевсин, где они еще раньше предусмотрительно позаботились казнить всех неблагонадежных граждан.