Греческая мифология, сформировавшая наше сознание

Политика – еще одна заметная тема. Представители политической власти то и дело искали подтверждение ее законности в мифологии. Так, в VI веке до н. э. деспот («тиран») Писистрат, решив вернуться в Афины после изгнания, явился туда в колеснице в сопровождении «Афины» – в действительности Фии, высокой, красивой местной девушки, которую Писистрат облачил в доспехи: якобы богиня, покровительствующая городу, благоволила ему и обеспечила поддержку. Октавиан Август, провозгласивший Аполлона своим личным заступником, для упрочения уз построил в честь Аполлона храм, примыкавший к его собственному дому на Палатинском холме в Риме, – он последовал многовековой практике, согласно которой прямая связь с богами расценивалась как щедрый источник политической власти. Наиболее наглядный пример – невероятно пышные Великие Процессии, которые проводились в Александрии эллинистическим правителем Птолемеем II Филадельфом, оформленные, помимо прочего, великолепными картинами и тканями, изображавшими яркие сцены с участием Диониса, его вакханок и сатиров. Страдавший манией величия римский император Коммод, по-своему интерпретируя мифический дух, изображал себя в виде Геракла с дубиной, шкурой льва и золотыми яблоками Гесперид. Государства, как и отдельные правители, нередко обращались к символической власти мифов посредством портретов на монетах: Гелиос на Родосе, Асклепий на Косе, Афина с ее культовой совой в Афинах – список практически бесконечен. Власть выглядит привлекательнее, когда она подкреплена традициями, а мифы – идеальный источник таких традиций.

Особенно непростая тема в греческих мифах – дилеммы, парадокс выбора. Классическим примером здесь выступает Орест, чья мать Клитемнестра убила своего мужа Агамемнона, отца Ореста. Стоило ли ему оставить отца неотмщенным или, послушавшись оракула Аполлона, он должен был убить мать? Не менее трудная дилемма встала перед Антигоной: следовало ли ей не предавать земле тело своего (вероломного) брата согласно указу правителя полиса либо она могла пренебречь этим распоряжением? Другая группа мифов, исследующих тему выбора, касается понятия судьбы (или фатума). Часто в этих сказаниях присутствуют разнообразные пророчества оракулов. Провидцы вроде Тиресия и Финея в точности предвидели будущее. Но значит ли это, что люди, чьи действия они предсказывали, не имели свободы выбора? Пророчества оракула Аполлона в Дельфах и оракула Зевса в Додоне фигурируют во множестве сказаний. Однако делают ли они бессмысленными поступки тех, кого касаются? Это целый сонм головоломок, сложность которых замечательно обобщена в эпизоде с Агамемноном. Когда богиня приказала ему принести в жертву (отправить на заклание) его дочь Ифигению, чтобы обеспечить попутный ветер кораблям, отправлявшимся к Трое, он «ярму Судьбы подставил выю»[7] (цитируя строки из пьесы Эсхила «Агамемнон»). «Ярму подставить выю» – действие сознательное, однако ярмо принадлежало Судьбе, и, по всей видимости, у Агамемнона не было иного выбора, кроме как надеть его. Простые смертные (в отличие от пророков) осознают свою «судьбу» лишь спустя время, когда влиять на нее уже поздно. Боги также могут столкнуться с превратностями судьбы, и вопрос о том, способны ли они изменить ее, – источник еще больших парадоксов. Трогательный пример участия божества в хитросплетениях судьбы и выбора есть в «Илиаде»: морская нимфа Фетида предвидит, как ее любимый сын Ахилл (Ахиллес) умирает молодым – сразу после гибели его главного соперника, троянского воина Гектора. Зная, что это лишь ускорит кончину Ахилла, она просит Гефеста изготовить для него новые доспехи – те, в которых сын сумеет победить Гектора.

Независимо от связи с понятием судьбы, отношения между людьми и богами являются центральной темой множества мифов – и последней в нашем списке. Иногда отношения эти носят сексуальный характер, как у Афродиты с Адонисом, Диониса с Ариадной, Зевса со множеством женщин, перечислить которых невозможно, а также с красавцем Ганимедом – юным царевичем Трои, похищенным Громовержцем. Чувствительному человеку современности отношения, основанные на похищении, кажутся противоестественными, однако греки подчеркивали: бог, «забирая себе» смертного, оказывал тому честь. Правда, это не означает, что подобная связь всегда заканчивалась благополучно. Да, Ганимед, став виночерпием Зевса, получил взамен бессмертие, но смертный Тифон, украденный богиней зари Эос, старел и дряхлел, тогда как Эос сохраняла свою божественную юность.