Перед нами исконное в древнем мифологическом сознании чередование жизни и смерти, света и мрака, дня и ночи, ухода и возвращения, то есть целостная картина природного бытия, на которое опирается и из которого вырастает человек общинно-родовой формации.
Соперничество Посейдона с Афиной и другими богами
Не менее интересны споры Посейдона с Афиной Палладой и другими богами, поскольку они свидетельствуют о стремлении древнего морского божества утвердить себя вопреки разумным замыслам Олимпийцев.
Посейдон вступает в спор с Афиной из-за владычества над Аттикой, причем орудием его является традиционный трезубец, самый настоящий фетиш, наделенный живой магической силой.
Посейдон претендует на власть в Афинах и, одаряя жителей Аттики, выбивает трезубцем из скалы источник соленой воды, но никак не пресной, столь необходимой в засушливой стране.
Тогда Афина одаряет жителей этой земли плодоносной маслиной. Но Посейдон не унимается и спорит на суде с Афиной, требуя справедливости. Решение выносят афинские цари Кекропс и Кранай (по другой версии, сами Олимпийские боги) в пользу Афины, взрастившей на скалах акрополя маслину, кормилицу народа Аттики (Аполлод. III 14, 1).
Стать основателем и покровителем поселений и городов, как это характерно для Афины, Аполлона, Зевса, Посейдону никак не удается. Древняя стихийная мощь Посейдона разрушительна, а не созидательна, поэтому он тщетно вступает в соперничество с богами, помогающими планомерному устроению жизни. Из Афин и Трезен Посейдона вытеснила Афина, из Дельф — Аполлон, из Аргоса — Гера, из Коринфа — Гелиос, с острова Эгины — Зевс, с острова Наксоса — Дионис. Единственное владение, где царили дети и потомки Посейдона — остров Атлантида, да и тех за нечестие, пороки и небывалую роскошь, вызвавшую падение нравов, покарал Зевс, уничтожив эту страну (Платон. Критий). Посейдон постоянно вступает в распри и споры со всеми богами, проявляя свое самовластие и каждый раз пуская в ход знаменитый трезубец. Начало гомеровской "Одиссеи" (I 68 — 79) дает полное представление о презрении Посейдона к законам, установленным на Олимпе, а V песнь той же "Одиссеи" рисует выразительную картину Посейдонова буйства на море, когда он насылает ураганный ветер на плот Одиссея, разбивает его в щепы, будоражит трезубцем море, тучи и ветры (V 291-319), мстя за ослепление Одиссеем своего сына, людоеда Полифема.
Он насылает не только морские бури, но и землетрясения (на острове Фера есть храм, посвященный Посейдону Асфалию, дарующему безопасность при землетрясениях); наводнения, как было в Аргосе (там храм Посейдону — причине наводнений) после соперничества с Герой и в Аттике после спора с Афиной, когда он затопил Элевсин; бесплодие земли, как это было в Трезене (там есть храм Посейдона Фитальмия — пропитавшего растения солью) после распри с той же Афиной, когда он затопил землю морской водой и лишил ее плодородия.
Посейдон все время стремится главенствовать на Олимпе, хотя получил по жребию свой удел — море. Но древнее хтоническое прошлое Посейдона столь сильно, что он никак не может найти себе позитивного места в мифологии героизма. Посейдону, этому постоянному спорщику и носителю раздоров, ничего не остается, как насылать на людей бедствия и устрашать их грозными проявлениями стихий воды и земли. Власть на Олимпе для него исключена навсегда.
Сила судьбы и мудрость Земли
А есть ли какая-нибудь сила, которой подчинен сам Зевс и которая направляет его действия, или он поистине управляет Олимпом по собственному усмотрению?
Этот вопрос решается вполне конкретно в зависимости от разных ступеней героической мифологии, более ранних или более поздних.
Одно несомненно — наряду с Зевсом и всеми другими богами существует еще одна мощная сила, которую именуют судьбой.
Древнейшее понимание судьбы связано с представлением о неведомом, неожиданном, не имеющем названия демоническом проявлении. Как и положено демонической силе, она не имеет не только имени, но даже образа, налетая на человека внезапно и неся ему внезапную гибель. Однако в мифологии героизма этот древнейший демонизм находится в рудиментарном состоянии, что хорошо видно на гомеровских поэмах, где иной раз умирающий герой винит наряду со своими убийцами свою судьбу, которая его "сковала" или "окутала" (Ил. XVI 849; IV 517; XII 116) своей волей, причем судьба рядом со смертью может коварно подстерегать героя (там же XVI 853; XXI 110), убивая его из засады.