Греческая цивилизация. Т.2. От Антигоны до Сократа

Эта классовая борьба, залившая кровью ионические города, такая же, как происходившая в Аттике во времена Солона, — является, и надолго, движущей силой всех изобретений в этой стране созидания.

Владельцы виноградников или хлебных полей; ремесленники, которые куют железо, прядут шерсть, ткут ковры, красят ткани, изготовляют дорогое оружие; купцы, судовладельцы и моряки — эти три сословия, борющиеся друг против друга за обладание политическими правами, все больше и больше вовлекаются в эту борьбу, порождающую все новые и новые изобретения. Однако во главе состязания очень скоро встанут торговцы, опирающиеся на моряков. Именно они, распространив свои связи от Черного моря до Египта и на запад до Южной Италии, подхватывают в Старом Свете знания, беспорядочно нагроможденные веками, чтобы привести их в стройную систему.

Таким образом, Иония породила и продолжала еще порождать в VII веке в области искусств, экономики, политики и, наконец, науки множество изобретений, которые могут показаться разрозненными лишь при поверхностном рассмотрении.

Напомним о гомеровских поэмах — эпос принял ту форму, которая нам стала известна, в эпоху зарождения «буржуазного» класса. Ни «Илиада», ни «Одиссея» не написаны аристократами, они даже не предназначены служить классу господ. Яркие признаки говорят нам о том, что эти поэмы сложены и составлены растущим классом «новых людей», который, чтобы упрочить свои политические завоевания, начинает с того, что присваивает себе культуру того класса, который он лишил власти. Отныне народ воспевает доблесть героев, она служит вдохновению творца — свободного населения городов.

С Архилохом, незаконным сыном аристократа, сыном рабыни, победа презираемого класса становится очевидной и несомненной. Архилох создает лирическую поэзию — военную, любовную и особенно сатирическую, он изобретает ее в процессе жизненных скитаний как боевое оружие; она для него меч и щит воина-гражданина, поступившего на службу городу, который его отец основал, а он защищает.

Рядом с ним лирика расцветает внезапно и пышно, облекаясь в формы самые неожиданные, но всегда новые и своеобразные. Каллин Эфесский обращает к молодежи, равнодушной к опасности, угрожающей родному городу, призыв, облеченный в такие решительные слова:

Будете спать вы доколе? Когда мощный дух обретете,

Юноши? Даже людей, окрест живущих, и тех

Вы не стыдитесь средь лени безмерной? Вы мните, что в мире

Жизнь провождаете? Нет! — всюду война на земле!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

И достохвально и славно для мужа за родину биться,

Биться за малых детей, за молодую жену

С ворогом злым…

Часто, от битвы уйдя, от копейного стука, приходит

Ратник домой, и в дому смерть настигает его.

Только для города он ни желанен, ни дорог не будет;

Если ж погибнет храбрец, плачут по нем стар и млад…

Граждане все на него взирают, как на твердыню.

(Каллин Эфесский, фргм. 1, перевод Г. Ф. Церетели)

Отныне герой — это уже не легендарный Гектор, а гражданин-воин или, вернее, доброволец, отправившийся на военную службу для защиты своей земли.

И тут же, совсем близко, в Колофоне, Мимнерм воспевает наслаждения молодости и любви: в его элегиях грусть о быстротечных годах и о приближении невеселой старости, прообраза смерти.

Что за жизнь, что за радость, коль нет золотой Афродиты?

Пусть обоймет меня смерть прежде, чем стану я чужд

Прелестям тайной любви, и утехам любовным, и ложу!

Только лишь юности цвет сладок для жен и мужей.

Но когда старость к кому подойдет, гореносная старость, —

Та, что уродства печать и на красавца кладет, —

Черными думами день изо дня будет старец томиться

И, на луч солнца смотря, не обретет в нем утех, —

Отрокам он ненавистен, у жен и у дев в небреженьи.

Вот сколь для нас тяжела старость по воле богов!

(Перевод Г. Ф. Церетели)

Это лиризм элегический в современном смысле слова… Есть и другие поэты.

Именно из Ионии прибыли на афинский Акрополь эти очаровательные, разукрашенные девушки, о которых мы говорили выше и улыбка которых — одновременно соблазн и стыдливость.

А в Ионии строгая тяжеловесность дорического храма с монументальными колоннами, словно способными выдержать тяжесть небес, с гранями капителей, острыми, как лезвия, с их прочностью древесного ствола, налитого соками, кажущаяся вызовом, брошенным мертвым камнем живой плоти человека, — вся эта высокомерная дорическая тяжеловесность внезапно становится элегантностью, грацией, приветом и улыбкой. Удлиненная тонкость ионийской колонны — это словно тело растущего подростка. Она увенчана капителью, словно нежным цветком, лепестки которой — дважды спиралью свернувшиеся вокруг себя завитки, одновременно нежные и крепкие, живые, как человеческие руки.

Помимо этих, не будем забывать и другие ионийские изобретения: серебряную монету, банки и залоговые письма.

Множество изобретений или созданий омоложены тем новым применением, какое получают они у этого изменчивого народа, жадного до открытий и обладания жизнью во всем ее переливчатом многообразии. Плодовитость ионийского гения нас ошеломляет.