Греческий огонь

Кадеты дружно перекрестились. Через несколько рядов от них сидели Ася и Надинька. Рядом было свободное место. Петя Тихогромов предупредил, что может опоздать, но его всё ещё не было. Ася волновалась: куда делся? Но когда она услышала: "Давайте хором попросим русского Ивана встать на колени", она закрыла лицо руками. Ей захотелось крикнуть на всю Красную площадь:

- Не смей! Не смей, Ваня! Мы с тобой!

Но она только до боли закусила губу и прошептала: "Вразуми, Господи..."

И вдруг над Красной площадью, громко, как и хотела Ася, пронеслось:

- На исэ стафэрос ке о Кириос фа сэ воифиси. [Держись твёрдо, и Господь поможет тебе.]

Кричали двое. Мальчик и девочка. Потом мальчик вскочил на скамейку и принялся махать во все стороны не то шарфом, не то флагом. Ваня увидел. "Ставрик, – догадался он, – вот ведь какие дела. Ставрик, а рядом Касси..." – "Держись твёрдо" – вспомнил он наказ Геронды...

- Ваня! Держись твёрдо, мы с тобой!..

Это что есть мочи заорали друзья-кадеты. И, глубоко впустив в себя морозный воздух, грянули "Фуражку":

- Фуражка, милая, не рвися...

А дома возле телевизора сидел багровый от злости генерал Еропкин. Сжимая кулаки, начальник Суворовского училища смотрел на позорное новогоднее действо и ругал себя, на чём свет стоит.

-  Звала же Надежда! Пойдём, пойдём, так нет, старый пень дома остался. Я – по телевизору... Ядрёна-матрёна... Ванька, держись! Держись, брат-кадет, Христа ради прошу!

-  Я буду держаться твёрдо. Я буду... -Иван вспомнил родной взгляд Геронды с далёкого летающего острова. Вспомнил такой же родной взгляд старца Ильи из Оптиной пустыни. – Я буду держаться твёрдо...

И встаёт на колени.

- Отставить, – кричит генерал. Но поздно. Иван стоит на коленях в свете зло пронзающего темноту луча. Молчит...

-  Ну что там, а? – нетерпеливо спрашивает один из "омоновцев", ожидающих своего часа в подземном капище. Он уже надел маску с прорезями для глаз, уже проверил подствольный гранатомёт.

- Сейчас, уже скоро, – ответил взрывотехник.

-  Иван, повторяй за мной, – требует режиссёр в радиосуфлёре. – Я прошу прощения за всех моих предков. Рабство всегда было у нас в крови. Поэтому мы завидовали другим, свободным народам... Мы, вековые рабы, хотели стать господами всего мира.

Ваня молчит.

- Не молчать, – ревёт режиссёрский шёпот в левом ухе. -Повторять! Я требую! Мы, русские, всегда были рабами...

-   Мы, русские, всегда были рабами... – произносит Иван и поднимает свои синие, страдающие глаза к совсем близким куполам Казанского собора. – Мы всегда были рабами... Божьими. И только перед Богом русские встают на колени.

Площадь ахнула – и загудела.

- Что ты несёшь, кретин! – трещало в левом ухе. – Прекрати отсебятину! Подчиняйся, свинья... У тебя контракт!

-  И я прошу прощения не за своих предков, – громко говорил Ваня. – Меня простите, отец и мама, друзья-кадеты, Петя, Митяй, и вы, товарищ генерал...

* * *

А в это самое время, успев матерно выругаться, забилась в бесовской лихорадке верная слуга Принципала Сарра Цельс.

Её корчило безжалостно и долго.

* * *

- Вот такая хохлома...- растерянно пробормотал генерал у телевизора. – Эх, Ванька, несладко тебе сейчас, сынок...

-  А ещё прости, Господи, что мы допустили такую пакость в самом сердце страны...

И стало Ване легко. Так легко, что прямо взял бы сейчас и взмыл в ночное московское небо сизым голубем. Обернувшись в сторону режиссёрской будки, торчавшей над Красной площадью, подобно сторожевой вышке в концлагере, он громко крикнул:

- А ваше лживое шоу никого не обманет, господин Ханукаин. Люди не дураки! – он весело сверкнул озорными очами. – Это я вам говорю, Иван-дурак!

Сказал – и поднялся с колен. И пока не опомнился гроссмайстер Фост, ещё несколько мгновений было у Ивана-дурака, чтобы всё-таки закончить сказку по-русски. Он повернулся лицом к Снегурочке.

-  Бросай ты этого колдуна, милая. Нас дома ждут, на Руси.

Глава 4. Духи из мавзолея

Голуби и вороны. Ангелы и черти.

За нечётным следует чётное число.

Только жизнь не пробуйте отделить от смерти -

Жизнь и смерть не делятся на добро и зло!

В. Матвиенко