«Грейхаунд», или Добрый пастырь

И тут перископ медленно-медленно, как будто с презрительной самоуверенностью, ушел под воду. Пройдет над ним ветер, и нет его, и место его уже не узнает его[49].

– Один-шесть-ноль, сэр, – сказал Карлинг и после короткой паузы сознался честно: – Точно не уверен, сэр.

– Очень хорошо.

Краузе смотрел в бинокль: хотел убедиться, что перископ не появится снова. Он заставил себя медленно сосчитать до двадцати.

– Курс один-семь-ноль, мистер Карлинг, – сказал он.

– Один-семь-ноль. Есть, сэр.

Все время, пока перископ был виден, «Килинг» и подлодка шли почти противоположными курсами. Краузе отменил приказ к повороту, чтобы на подлодке не догадались, что ее заметили. Когда немцы последний раз видели «Килинг», он шел прочь от опасной точки; пусть они дальше верят, что проскользнули незамеченными между «Килингом» и «Доджем» и без помех могут подойти к очень важной стратегической точке вблизи конвоя и выпустить серию торпед с его уязвимого траверза.

– Джордж – Дикки! Джордж – Дикки! – сказал Краузе в рацию. – Слышите меня?

– Дикки – Джорджу. Слышу вас. Уровень сигнала четыре.

– Минуту назад я засек перископ, дистанция три-четыре мили, пеленг примерно один-шесть-ноль от меня.

– Три-четыре мили. Один-шесть-ноль. Да, сэр, – произнес спокойный канадский голос.

– ПЛ идет, предположительно, курсом два-семь-ноль к флангу конвоя.

– Два-семь-ноль. Да, сэр.

– Иду курсом один-семь-ноль на перехват.

– Один-семь-ноль. Да, сэр. С вами будет говорить капитан, сэр.

В трубке раздался резкий голос:

– Это Комптон-Клоуз. – Капитан «Доджа» принадлежал к числу немногих канадцев – обладателей двойной фамилии. – Мой вахтенный офицер принял ваши данные, сэр. Я поворачиваю на курс ноль-два-ноль для перехвата.

– Очень хорошо.

Силуэт надстроек «Доджа» укоротился: корвет поворачивал. Краузе подумалось, что, возможно, и не следует идти непосредственно на последнее известное положение лодки. Очевидно, Комптон-Клоуз счел, что курс на перехват действеннее, и, возможно, он прав. Главное – отогнать подлодку от конвоя. Уничтожить ее – важная цель, но не единственная. Особенно учитывая… Краузе заранее знал, что сейчас скажет Комптон-Клоуз.

– Если будет возможность атаковать, сэр, я вынужден буду сбрасывать глубинные бомбы по одной. У меня мало осталось.

– У меня тоже, – ответил Краузе.

Сравнение с охотником, вынужденным зажмуриваться перед выстрелом, можно было немного развить. Утяжелители на руках и необходимость зажмуриваться остались, но теперь ему предстояло сменить дробовик на винтовку.

– Надо ее отогнать, – сказал Краузе. – Задержать, пока конвой не пройдет.

– Да, сэр. Мой полуденный рапорт по расходу топлива вам скоро передадут.

– Очень все плохо? – спросил Краузе.

– Положение серьезное, сэр, но я бы не сказал, что очень плохое.

Отрадно было слышать, что хоть в чем-то положение всего лишь серьезное.

– Очень хорошо, капитан, – сказал Краузе.

Даже он ощущал некую нереальность ситуации: они спокойно разговаривают, в то время как оба корабля несутся к невидимой подлодке. Как будто банкиры обсуждают положение на финансовом рынке, а не флотские офицеры готовятся вступить в бой. Однако суровая явь порой обретает нереальный оттенок; ничто уже не могло его удивить или огорчить, как не удивляют безумца галлюцинации. Отчасти спокойное хладнокровие Краузе (и Комптон-Клоуза, вероятно) определялось усталостью, но еще сильнее сказывалось умственное пресыщение. Краузе совершал первые ходы нынешнего сражения, будто согласился позабавить чужих детей и теперь механически выполняет предписанные игрой движения, что-то, что надо сделать, но у него самого никакого душевного отклика не вызывает.

– Удачи нам обоим, сэр, – сказал Комптон-Клоуз.

– Спасибо, – ответил Краузе. – Отбой.

Он по переговорной трубе обратился к штурманской:

– Через какое время мы пересечем предсказанный курс ПЛ?

– Через двенадцать минут, сэр.

Голос Чарли Коула. Он приказал Коулу идти спать; неужели прошло два часа? Краузе решил не спрашивать. Коул услышал бы, что заметили перископ, даже если спал мертвым сном, и никакие силы не удержали бы его вдали от штурманской.

Четверг. Послеполуденная вахта – 12:00–16:00

Впрочем, похоже, и впрямь прошли два часа: снова менялась вахта. Карлинг отдал честь и произнес положенные ритуальные фразы.

Одно дело следовало исполнить безотлагательно.

– Мистер Найстром, примите управление.

– Есть, сэр.

Краузе на усталых ногах доковылял до громкой связи:

– Говорит капитан. Для заступающих на вахту сообщаю, что десять минут назад мы заметили перископ. Сейчас идем на перехват. Всем сохранять боеготовность.

Краузе порадовался, что отменил вчера боевую тревогу. Иначе бы все на корабле устали так же, как он, а это не дело. Краузе знал, что есть люди, которые, чувствуя усталость, даже не пытаются выкладываться по полной.