Грех

Стенька Разин
лениво наблюдал пчелиную суету
пчелы вились возле его головы
с выжженными ресницами
и медовым соком на коже

Пчелы вились
возле его головы насаженной на кол

так схожей с цветком
цветком на стебле

* * *

Помнишь, барин, как ты вместе с нами
на Купалу баловал с огнём?
А когда ты прыгал через пламя
То прожёг штаны и барский дом.

Помнишь, как загнали в сеть русалок,
и потом таскали за хвосты,
чтоб не завлекали деток малых
у воды.

Помнишь, тили-тесто замесили,
возвели чудесный дили-дом,
салом-по-мусалам закусили,
бляху-муху хлопнули при том.

Нынче ж, барин, раннею весною
по реке с казнёнными плоты,
а вон тот, удавленный кишкою,
это – ты.

* * *

Мальчики направо – ну их к чёрту.
Девочки налево – там, где сердце.
На разрыв аорты воет рота.
Матушка попить выносит в сенцы.
Клюнул жареный петух туда, где детство
заиграло, и забил крылами.
Нам от мёртвых никуда не деться.
Кто здесь в рай последний – я за вами.
В небе морось, в мыслях ересь, через
день ли, два отслужат здесь обедню.
Сохранит твою глазницу или челюсть,
ил речной, отец дурной, приют последний.
С каждым взмахом петушиного крыла,
раскрывается нехоженая мгла.
Матушка попить выносить нам,
ковшик бьёт как в лихорадке по зубам.

* * *

ошалевшие
на усталых конях
в запахах тревожного июльского солнца
сырого сукна и пота
въезжаем в селение

испуганные крестьяне выносят хлеб-соль
заранее зная
что висеть нынче их барину
(кричавшему вчера: «На конюшню!»
а сегодня: «Я ль вам отцом не был?»)
висеть ему
за ребро подвешенному на воротах

и неразумные крестьяне
крестятся и прячут девок на сеновалах
не зная что волю
подаренную им
не купишь хлебом-солью

и не догадываются что к вечеру
выбегут девки в ужасе
из подожжённых нами сеновалов
и остужать мы их будем
обливая из вёдер колодезной водой

и будут вздрагивать от жары и визга
пугливые кони
и перепадёт нам завтра от батьки за непотребство
зато зарево будет видно даже из Астрахани

* * *