Воет, в кровь задрав ногти вся дремучая рать.Мясорубка до ночи или бойня с утра.Тяжкий сумрак, как нелюдь, жадно смотрит в глаза.И пустыня не внемлет. Да и что ей сказать.Ошалевшие други цедят трепетный мёд.Из красавиц в округе только смерть берёт в рот.Не найти ни барана, ни новых ворот.Отступать ещё рано. Неохота вперёд.Здесь сидим. Чешем рёбра. Рты кривим. Ждём приказ.Золотое отребье! Ребя! Бог помнит нас!Вот наш ангел на небе. Только он косоглаз.Солнце светит так ярко… как дурак без порток.Добежим или вряд ли? Ну-ка, кинь пятачок.Из заоблачной сини машет белый платок.…Знаешь как её имя,как бродили босыми,обнажёнными плыли,разнесло на быстрине…Я всё знаю, браток.* * *Иногда я думаю: возможно всё случилось иначе и ныне происходящеелишь клочья посттравматического бредабрызги разорвавшейся памятихолостой ход остановленного разумаБыть может той веснойлёжа с автоматом в мёрзлой и мерзкой грязи усыпанной гильзамибыть может тогда – спустя три часа –когда выстрелы утихлии все побрели к развороченной как кулёк с новогодними подарками колоннея не встал и остался лежать уже леденеяи корявого меня втащили в кузови чтобы вырвать из рук автомат упёрлись ногойв твёрдый живота мне было всё равноИли быть можетв той зимней авариия не стал равнодушно разглядыватьзамысловатые узоры лобовикаи остался сидетьс въехавшим в грудную клетку рулевымтупо открыв рот и вытаращив глазаНо скорее всего в деревне где я родился и не был такдавно –если попасть туда незаметнонеизвестно как очутиться там соглядатаемпритаившимся за деревьями у жёлтого нелепого дома –в той деревне я увижу белобрысого мальчика с тонкимирукамиразглядывающего цыпляткоторый конечно же не я не я и мной быть не может* * *