Грех и чувствительность

— Да, я уверена, — ответила Элинор, рассматривая свое отражение в зеркале в полный рост. Шелк бургундского[4] цвета, прошитый красивой золотой нитью, прекрасно контрастировал с ее темными волосами и серыми глазами, в то время как тесно облегающий лиф практически не оставлял места для того, чтобы скрыть недостатки. Юбка обнимала ее бедра, а затем струилась вниз украшенным бусинками, сверкающим водоворотом того же яркого цвета.

— Но ваши братья, миледи… Они не одоб…

— Не одобрят? Я уверена, что они так и сделают. Это ведь не власяница и не одеяние монахини, — Элинор улыбнулась своему отражению, и была удивлена, увидев в зеркале возбужденную, соблазнительную женщину, с притворной стыдливостью разглядывающую себя. — Однако меня не беспокоит то, что они могут подумать.

— Не беспокоит?

— Да, не беспокоит. Все части тела, которые положено скрывать, прикрыты платьем. Возможно, на мне немного меньше материи, чем обычно, но ведь некоторые вполне респектабельные дамы одеваются в таком же стиле. — Их не очень много, но они есть. — А сейчас, будь добра, помоги мне надеть плащ.

— Но если вас не беспокоит…

— Но я ведь и не слабоумная.

Серый плащ, который скроет все, кроме нижней части подола ее платья, нужен только для того, чтобы произвести эффект, уверяла себя Элинор. Братья и остальные гости на приеме у Беквитов — все увидят ее одновременно. Это будет просто счастливым совпадением: к тому времени, когда она торжественно представит новое творение портнихи, для Мельбурна будет слишком поздно что-то делать с ее внешностью.

Плащ отлично выполнил свою работу, и когда Элинор спустилась вниз в холл, единственные подозрительные взгляды были направлены на ее волосы, свободно спадавшие на плечи, которые Хелен по просьбе хозяйки уложила в беспорядочное переплетение лент бургундского цвета и завитых темно-коричневых локонов.

Взгляд Мельбурна, однако, задержался на ее лице.

— Помни о том, что я сказал по поводу скандала, Элинор, — напомнил он, набрасывая на плечи пальто с пелериной.

— А ты помни о том, что скандал и беседа — это две разные вещи, — ответила она, отступая в сторону, пока Стэнтон открывал парадную дверь.

— Они могут быть разными вещами, — возразил герцог, следуя за сестрой и помогая ей сесть в экипаж. — Но если слишком широко раздвинуть границы беседы, то она может стать скандалом.

— Мне нужно было выпить заранее, — пробормотал Закери, забираясь вслед за девушкой. — Будь осторожна, Нелл, хорошо?

Она разгладила свои перчатки.

— Нет, Закери. Я не делаю ничего плохого и, поэтому не собираюсь быть осторожной.

— Тогда это будет недолгий эксперимент, — вставил Шарлемань, — и ты можешь забыть о той ерунде по поводу собственных поисков мужа.

Элинор от всего сердца надеялась, что Шей окажется неправым.

— Я бы, на твоем месте, не стала держать пари против меня, — заявила она, надеясь, что это прозвучало более уверенно, чем она на самом беле чувствовала.

Беквит-Хаус был всего в пяти кварталах, но Элинор не смогла припомнить, чтобы поездка в экипаже когда-либо тянулась так долго. Девушка почти дрожала от напряжения, к тому же, она задыхалась в закрытом экипаже одетая в плащ, застегнутый до подбородка. Мало того, Себастьян сверлил Элинор взглядом на протяжении всей поездки. У нее всегда было такое ощущение, что брат умеет читать мысли, но то, что он не остановил карету и не заставил их повернуть обратно, опровергало это подозрение.

Не то чтобы она намеревалась совершить что-то ужасное, но девушка не сомневалась в том, что ее старший брат очень серьезно относится к охране и защиты имени Гриффинов. Она выбрала путь по очень узкой дорожке, где по одну сторону находится скандал, а по другую — ограничения, предупреждающие его. Элинор очень надеялась, что эта дорога приведет ее куда-нибудь еще, кроме тупика.

В двадцать четыре и двадцать восемь соответственно Закери и Шарлемань, конечно же, имели возлюбленных и любовниц, но все это прекрасно вписывалось в рамки общества, пока совершалось осторожно. Правила для женщин были намного строже, а возможностей для падения больше. Но Элинор вовсе не собиралась заводить любовника или делать что-то еще настолько же безнравственное. Но если она не воспользуется этим шансом, чтобы узнать жизнь, то может с таким же успехом засохнуть и умереть.

Они высадились из кареты на переполненной подъездной дорожке Беквит-Хауса. По традиции, когда Гриффины посещали какой-то прием как одна семья, они входили в дом соответственно своему положению: вначале Элинор под руку с Мельбурном, а за ними Шей и Закери. Однако этим вечером, после того, как они обошли последний растоптанный комок грязи и лошадиного навоза и достигли переднего портика, отделанного мрамором и камнем, Себастьян выпустил ее руку.

— После тебя, — проговорил он, жестом приглашая сестру идти вперед.