Грех и чувствительность

Валентин искоса посмотрел на нее, пока Нелл шла к окну, чтобы взглянуть на пассажиров отъезжающей почтовой кареты. То, как она произнесла «стихийное бедствие», беспокоило его. Она уже сделала несколько решительных шагов во время этого приключения; и что бы маркиз не говорил, если бы Элинор по-настоящему захотела остаться в Лондоне, то он повернул бы карету обратно. Но при этом она и не была беззаботной, наивной молодой мисс, которая без вопросов верит всему, что ей говорят. Ее глаза были открыты; но ее беспокоило то, что она видела. А смотрела она на него.

Служанка вошла в комнату с их чаем, сделала реверанс, поставив поднос на стол, и поспешно вышла. Элинор безмолвно подошла, чтобы наполнить две чашки, добавив одну ложку сахара себе, и две — ему.

— Ты запомнила, — произнес Валентин, указывая на сахар.

Ее мягкие губы изогнулись.

— У меня было что-то вроде безумного увлечения тобой.

Поднявшись, Валентин подошел к ней сзади.

— Только было, а теперь? — нежно спросил он, нагнувшись, чтобы поцеловать ее в затылок.

— Когда мне было пятнадцать, я считала тебя просто неотразимым. — Ее легкий вздох от поцелуя заставил его член снова затвердеть. Иисусе, он просто не может насытиться ею.

— Так вот почему ты всегда давала мне лимонное печенье, на котором было самое большое количество сахарной пудры? — прошептал маркиз, отводя в сторону волосы девушки, собранные в хвост, чтобы его рот мог продолжить путешествие по ее шее до нежного горла. Ее пульс бешено бился под его губами.

— Ты заметил это?

Повернув ее к себе лицом, он поцеловал ее нежно, но основательно. Этого было недостаточно, но у них еще будет время продолжить, после того, как они снова отправятся на север.

— Я очень наблюдательный.

— Я так и поняла. — Элинор обняла его руками за шею, прижимаясь к широкой груди.

— Вот, пожалуйста, милорд, — проговорил хозяин гостиницы, распахивая дверь. — Я взял на себя смелость принести немного свежего, горячего хлеба.

— Да, спасибо, — сказал в ответ Валентин, разрываясь между раздражением и весельем, когда Элинор отпрянула от него и отошла в дальний угол комнаты. Он заказал ветчину, яйца и свежие персики для них и снова отпустил хозяина.

— Ты так и собираешься прятаться там? — спросил он, снова повернувшись лицом к Элинор.

Она скромно уселась рядом с камином.

— Думаю, что да. Знаешь, у меня есть несколько вопросов к тебе перед тем, как я соглашусь стать твоей женой.

— О, неужели? — протянул маркиз, чтобы скрыть внезапный неприятный глухой стук своего бедного сердца, с которым он так дурно обращался. — Я рассчитывал на то, что просто внезапно очарую тебя, обогнав всякую логику и здравый смысл.

Элинор улыбнулась.

— И ты сделал это. Но логика и здравый смысл все же смогли меня догнать.

Он был обречен.

— Тогда спрашивай.

— Отлично. — Она сделала вдох. — Дети. Ты хочешь иметь их?

Валентин остановил готовый сорваться с губ ответ. Она была настроена серьезно, и если он не ответит так же серьезно, то все еще может потерять ее.

— Месяц или два назад, — произнес он, прислонившись к краю стола, — я бы сказал, что хочу одного сына, чтобы было кому после меня унаследовать титул. — Почтовая карета с грохотом выехала из гостиничного двора, сопровождаемая криками и скрипом рессор, и Валентин немного расслабился. Мельбурн все еще может наткнуться на пассажиров, но шансы на это таяли с каждой милей, которую они проезжали. Вероятнее всего, что число подходящих свидетелей сократилось с дюжины до двух или трех человек.

— А сейчас, — продолжил маркиз, — идея семейной жизни кажется мне такой… привлекательной, какой она никогда раньше не была, также как и мысль о том, чтобы состариться. С тобой. Я хотел бы иметь детей вместе с тобой, Элинор. — Валентин снова заколебался, надеясь, что не выглядит идиотом, и что она помнит о том, что он никогда не намеревался вести подобную беседу, не говоря уже о том, чтобы испытывать такие чувства. — Я не знаю, каким я буду отцом, но я хотел бы иметь шанс стать лучшим родителем, чем мой.

Нелл кивнула, ненадолго отвела взгляд и прикоснулась к уголку своего глаза.

— А когда я стану старше и не буду привлекательной, и мои волосы станут седыми? Что ты…

— Я тоже стану старше, и не таким привлекательным, и мои волосы поседеют раньше твоих, Элинор, — прервал он. — Я могу даже растолстеть и стать весельчаком. Я еще не решил.

— Смысл вопроса в том…

— Нет, — снова прервал ее Валентин. — Я не хочу никого другого сейчас. Я не буду хотеть никого другого в будущем. Ты… ты заставила меня увидеть все это по-другому. Я не могу вразумительно объяснить происходящее, потому что не думаю, что такие слова можно придумать. Но мое сердце только недавно начало биться, и если я каким-то образом причиню тебе боль, то от этого оно снова остановится. И это убьет меня.

— Ох, — прошептала девушка.

Кажется, его новое качество — честность — работало неплохо. И было вовсе не так болезненно, как он полагал. Маркиз выпрямился.

— Никто — и ничто — не сможет повлиять на мое счастье так, как это сделаешь ты. Я не желаю рисковать тем, что ты можешь отказать мне.