Грех и чувствительность

— Не беспокойтесь. Вы не пострадали?

— Нет. Но очень странно себя чувствую.

Маркиз придвинулся ближе, и она ощутила, как теплый шелк ее платья скользнул обратно на плечо. Внезапно Элинор вспомнила, что, по крайней мере, одна из ее грудей обнажена, и что он видел ее.

— Деверилл?

— Ш-ш. Вот. Вы должны снова надеть это, — Он протянул ей маску, понаблюдал за тем, как девушка пытается дотянуться до нее, а затем сам заботливо сделал это.

— Я хочу поехать домой, Валентин.

— Мы и поедем. Через мгновение. — Он переместился, и через секунду девушка услышала, как плоть ударяется о плоть. — Если ты сболтнешь кому-нибудь хотя было слово о нынешнем вечере, — снова послышался его тихий, мрачный голос, — я уничтожу тебя. Это ясно?

— Д… да.

Хотя он не собирался ограничиваться только угрозой, сейчас у Валентина были более важные проблемы, которые нужно было уладить. Он повернулся к Элинор, которая всего лишь несколько мгновений назад лежала с задранными до колен юбками малинового цвета и с одной обнаженной грудью, словно принцесса-амазонка. Сейчас она безвольно полулежала на кушетке, едва способная держать глаза открытыми. Кобб-Хардинг оказался проклятым, чертовым ублюдком.

Взяв ее за обе руки, Валентин поставил Элинор на ноги. Вздохнув, она упала ему на грудь. Очевидно, идти она не сможет. Бросив еще один гневный взгляд через прорези маски на лежащего ничком, с окровавленным лицом, Кобб-Хардинга, маркиз поднял девушку на руки. Увернувшись от тяжелых занавесей, он прошел вместе с ней через бальный зал, игнорируя маски и хитрые улыбки тех гостей, которые еще не исчезли в отдельных комнатах. Большинство из них знало, кто он. Но гости не имели понятия, кто эта женщина в маске черного лебедя и малиновом платье, рука которой лежала на отвороте его фрака, а лицо было спрятано на его плече.

Хвала Люциферу, что он приехал в своем экипаже на второй прием этого вечера, хотя и сделал это, имея в виду нечто не столь невинное. Как только маркиз вышел из Белмонт-Хауса, он свистнул своему кучеру, и мгновение спустя большой черный экипаж с желтым гербом на двери выехал на дорожку перед домом.

— Поезжай вокруг Гайд-парка, — приказал Валентин, поднимая Элинор в экипаж и усаживая ее на бархатное сиденье.

Карета пришла в движение, и он открыл оба окна, чтобы внутрь проникал влажный ночной воздух; затем уселся на противоположное сиденье, чтобы стянуть с себя маску пантеры и бросить ее на пол. Он никогда не был особенно высокого мнения о Стивене Кобб-Хардинге, если вообще имел о нем какое-либо мнение, но этот его поступок оказался за пределами того, что даже маркиз мог от него ожидать.

— Деверилл, — послышался тихий, сонный голос Элинор.

— Расслабься, милая. Ты в безопасности.

— Я очень странно себя чувствую.

Валентин наклонился вперед и нежно убрал маску с ее лица.

— Это потому, что тебе подмешали снотворное. Готов поспорить, что в твоем роме был лауданум[7].

— Зачем… зачем он сделал это?

— Я предполагаю для того, чтобы ты не слишком громко протестовала.

С заметным усилием Элинор схватилась за один из ремней на стене и села более прямо. В течение некоторого времени она смотрела на маркиза, ее лицо было бледным, а зрачки глаз — огромными.

— А ты…

Валентин нахмурился.

— Я не опаиваю девушек снотворным, — прорычал он. — У них есть выбор: хотят они пойти со мной или нет.

— Но ты был там. У Белмонта.

— Только для взаимно согласного греха, — маркиз откинулся на спинку сиденья, крутя в пальцах ее маску. — А почему, собственно, ты была там?

Элинор на мгновение закрыла глаза, краска выступила на ее щеках.

— Я не знаю. Предполагалось, что он отвезет меня на бал к Хэмптонам, но затем Стивен предложил поехать на другой прием, и это показалось мне… чем-то таким, что Мельбурн никогда не позволил бы мне посетить.

— Итак, ты знала, что там будут грешить.

Одинокая слеза побежала по ее лицу.

— Не знаю, как объяснить. Я хотела… я желала почувствовать свободу. Как ты.

Валентин долго смотрел на нее в темноте, освещаемой только светом фонаря. Страх и холодный ночной воздух, кажется, разбудили ее тело, но очевидно, ее сознание все еще блуждало во тьме. Женщины могли хотеть спать с ним, но они не стремились подражать ему. Это было бы безумием. И это заставляло его очень нервничать.

— Если ты будешь делать как я, то ты погубишь себя, дорогая.

— Но я… — девушка запнулась, а ее лицо снова побелело. — Меня сейчас стошнит, — прохрипела она, прижав одну руку к животу, а другую — ко рту.

Распахнув дверь кареты, Валентин высунулся наружу.

— Останови экипаж, Доусон!

Кучер повиновался, и Валентин вытащил Элинор на воздух, а потом наполовину отнес, наполовину отвел ее к убежищу из нескольких кустов, где она согнулась пополам, ее вырвало. Он не рекомендовал бы делать это ради развлечения, но то, что девушка избавилась от содержимого своего желудка, по крайней мере, прочистит ей мозги.

— О, Боже! — слабо произнесла она, выпрямляясь.

Валентин молча вручил ей носовой платок и предложил руку, чтобы помочь вернуться к ожидающей карете. Подойдя к ступенькам, девушка заколебалась, оглядываясь вокруг.