Грех и чувствительность

Предвкушение, циркулирующее внутри него, было новым ощущением. Он не привык вкладывать столько… ожиданий в незначительную записку, в послание от какой-то девчонки, но его руки дрожали, когда он поднес письмо к своему лицу.

Слабый запах лаванды практически указывал ему путь в Гриффин-Хаус к Элинор.

— Господи Иисусе. Это всего лишь письмо, Деверилл, — обругал он сам себя, сунув палец под восковую печать, чтобы вскрыть послание.

— «Деверилл», — прочитал он, — «Я подумала о приключении. Когда я смогу поговорить с тобой об этом? Элинор.»

Нахмурившись, Валентин перевернул страницу. Ничего.

— И это все? — произнес он вслух.

Это разочаровало его. Никаких протестов по поводу страстной тоски от женщины, которая, в конце концов, заявила, что хотела бы иметь его в качестве своего приключения. Никаких просьб о помощи, ничего, кроме шести — нет, семи, поправил он себя, подсчитав еще раз — вопросительных слов о том, когда она сможет поставить его в известность о своем решении. Никаких «дорогой» или «Валентин» или «Ваша». И вообще ничего таинственного. Черт, она могла бы показать эту записку Мельбурну без страха подвергнуться цензуре или наказанию.

Возможно, в этом и было дело, подумал маркиз, приободрившись. Мельбурн проверет ее корреспонденцию, так что она, конечно же, не могла включить в письмо ничего слишком личного — такое, к примеру, как имя, данное ему при крещении. В конце концов, она ведь называла его по имени раньше.

Значит, ему следует быть таким же сдержанным в своем ответе. Глубоко вздохнув, Валентин вытащил лист бумаги из ящика и обмакнул перо в чернила.

— «Элинор», — написал он, проговаривая вслух то, что писал, — «я буду присутствовать на Большом бале у Кастеров этим вечером. Если ты собираешься посетить его, то мы сможем поговорить».

— Хм. Нет, — передумал Валентин. Это звучало слишком секретно. Смяв бумагу, он начал сначала, с того же приветствия и той же информации. «Я буду счастлив, выслушать там ваши планы».

Это звучало лучше, но нужно было что-то, чтобы убедить Мельбурна в том, что он просто остается вежливым. Маркиз начал писать записку в третий раз, закончив ее словами «Оставьте для меня кадриль или другой танец. Деверилл.»

— Это подойдет. — Подув на чернила, он сложил и запечатал записку, а затем вызвал лакея, чтобы тот доставил ее по назначению.

У него было приблизительно пять часов до того времени, когда он планировал прибыть на Большой бал у Кастеров. Дюжина просьб от леди ждала его внизу; любая из них будет признательна и довольна, если он вызовет ее или нанесет ей визит. Тем не менее, в данный момент он не хотел быть удовлетворенным. Валентин хотел, чтобы это странное предвкушение пробегало под его кожей, ощущать нетерпеливое ожидание чего-то с подлинным волнением — и, конечно же, с возбуждением.

Так что вместо того, чтобы ответить или хотя бы просмотреть груду своей корреспонденции, маркиз отправился вниз, чтобы сделать нечто совершенно нехарактерное для него. Валентин пошел в библиотеку читать книгу.

Элинор читала доставленную записку.

— Кадриль или другой танец? — повторила она, нахмурившись. — Конечно же, это не доставит мне больших проблем.

Закери поднял взгляд от своей собственной корреспонденции.

— Что это значит, Нелл?

— Ничего. Просто замечание.

Она попыталась уважать желание Деверилла избегать любых персональных затруднительных положений, хотя сама не видела, как можно стать более тесно связанными, чем они, кроме того, что делается в обнаженном виде. Конечно же, эта мысль заставила девушку покраснеть, а по ее коже пробежала горячая волна.

— Ты собираешься на прием у Кастеров этим вечером, не так или? — настаивал Закери, прочертив линию в своем письме. — Кастеры утверждают, что это будет самый большой бал в этом Сезоне.

— Это потому, что леди Кастер всегда так говорит. Я не стану торопиться выносить свое суждение.

— Но ты едешь на бал?

Так как ей нужно оставить кадриль или другой танец для Деверилла, то предполагается, что она поедет на бал.

— Да, я планирую это сделать.

— С нами?

— Я поеду с вами в одном экипаже, если вы не возражаете.

С минуту ее брать сидел молча, затем шумно вздохнул.

— Как долго ты собираешься заниматься этим?

— Я думала, ты на моей стороне.

— Я был бы, если бы полагал, что этим ты обретешь что-то, что сделает тебя счастливой. Но, честно говоря, я не вижу, чего ты этим добилась, кроме того, что еще больше споришь с Мельбурном и плачешь, когда встречаешься с тетей Тремейн.

— Кто сказал тебе, что я плакала?

Закери поднялся на ноги, на его худом лице застыло недовольное выражение.

— Ты же знаешь, я не слепой. Твои глаза были красными и опухшими. И…

— Предполагается, что леди не говорят о таких вещах, Закери.

— Ты не леди; ты моя сестра. И, между нами, я никогда бы не позволил Мельбурну заставить тебя выйти замуж за того, кто тебе не нравится.

Замужество. Она практически забыла, что именно это было главной причиной ее восстания, и насколько ее братья были в этом заинтересованы.