Грех и чувствительность

— Нет, не его. — Элинор вытерла глаза и выпрямилась. — Я вообще не знаю, кого на самом деле я хочу ударить. Все это расстройство — только моя вина. Но я так просто не сдамся и не собираюсь делать то, что как все считают, я должна делать. Это несправедливо.

Глэдис взяла ее за руку, подвела к кушетке и усадила, после чего налила им обеим по чашке чая, который принес ей Стэнтон.

— Думаю, что я воздержусь от комментариев до тех пор, пока не узнаю, о чем, во имя небес, ты ведешь речь.

Икая, Элинор отхлебнула чай.

— О, да, полагаю, что так. Я приношу свои извинения, тетушка Тремейн. Просто в моей голове так много всего, что я…

— … что ты не можешь поверить, что кто-то другой не может не знать об этом. Но ты должна мне все рассказать.

— Конечно. — Элинор сделала вдох и еще один глоток чая. Она очень хотела рассказать обо всем своей тете. Кроме Деверилла, она не могла подумать ни о ком, кого она могла бы посвятить в это. Барбара, конечно, кое о чем догадывалась, но только Дерверилл знал все. Добрые голубые глаза смотрели на нее, пока она потягивала чай. Глэдис Тремейн была совершенной леди. Она любила своего мужа, несмотря на то, что тот был ниже ее по положению. И, насколько Элинор знала, до, во время и после своего замужества никогда не посмотрела на другого мужчину. Тетушка совершенно определенно никогда не испытывала желания поцеловать повесу, но Элинор надеялась, что та поймет причины, стоящие за этим бесполезным стремлением.

— Я объявила о своей независимости, — произнесла девушка.

— Пип так и сказала. И что это за независимость?

— От Гриффинов. Я объявила о том, что собираюсь сама найти себе мужа без их помощи или вмешательства. Что буду делать то, что я хочу и общаться с кем пожелаю. И что я буду одеваться так, как мне нравится.

Ее тетушка спокойно сидела на кушетке и пила свой чай.

— И Мельбурн был с этим не согласен?

— Нет, он согласился.

— Он согласился? О! Тогда, может быть, проблема в том, что ты не наслаждаешься своей только что обретенной свободой?

— Нет, и это тоже не так.

— Моя милая, боюсь, что мне понадобится немного больше информации для того, чтобы я смогла предложить тебе какой-нибудь совет или помощь.

— Как мне объяснить тебе это, тетушка? — Элинор всплеснула руками, а затем снова опустила их к себе на колени. — У меня есть возможность быть свободной, делать, что я хочу. Но я не знаю, что это включает в себя.

— Ты оправилась на ленч с маркизом Девериллом без компаньонки. Мне кажется, это и есть свобода, Нелл.

— Нет, это не так. Не с Девериллом. Я имею в виду, что хотя он и говорит в моем присутствии о таких вещах, о которых большинство мужчин предпочли бы умолчать, но при этом он лучший друг Себастьяна и знает правила.

— Правила, — повторила тетя Тремейн с сомнением в голосе.

— Это правила, которые касаются поведения джентльменов в отношении меня, установленные Себастьяном, Шеем и Закери.

— Ты имеешь в виду, что ты чувствуешь себя слишком…безопасно в присутствии Деверилла? — Глэдис хихикнула. — Никогда не думала, что когда-нибудь свяжу эти два слова одним предложением: «безопасность» и «Деверилл». Как странно.

Возможно, так и было поначалу, но сейчас это утверждение больше не было правдивым. Не после того, как Валентин поцеловал ее. Но, несмотря на его случайный словесный флирт, он уже предупредил ее о том, что между ними ничего не случится, а девушка хотела этого, черт бы все побрал.

Элинор одернула себя. Маркиз опять появился перед ее мысленным взором, одна только мысль о нем, о его теплых губах, отвлекала ее не только от разговора с тетушкой, но и от ее более масштабных намерений.

— Я ощущаю себя так, словно зря трачу время, — произнесла она. — Я знаю, что, в конечном счете, и скорее раньше, чем позже, я зайду на один шаг дальше того, что Себастьян готов вытерпеть, и он положит конец моему восстанию. А я совсем не имею понятия, что делать. Что предпринять, чтобы максимально использовать свой момент. И, что бы я ни делала, мне постоянно кажется, все это ранит или расстраивает моих братьев — особенно Себастьяна. Мне очень не хочется причинять им боль.

— Это сложная дилемма. Думаю, что свобода, всегда имеет цену.

— То же самое мне сказал и Деверилл.

— Тогда у него много здравого смысла. — Тетушка Тремейн приподняла бровь. — И это удивляет.

Да, так оно и было. На самом деле, сочувствие и понимание Валентина стали для нее источником постоянного удивления. Элинор помешала чай в своей чашке. Тем не менее, у нее было такое ощущение, что если она об этом расскажет кому-нибудь, то все его понимание тут же исчезнет. Что, как только она произнесет эти слова вслух, маркиз немедленно превратится для нее в прежнего пресыщенного, циничного распутника, такого же, каким он выглядит и для всех остальных. А она не хотела, чтобы это случилось.

Все, однако, свелось к тому, что любое происшествие было обязано значить что-то только для нее. Так же как и выполнение, и последствия этого поступка ложились только на ее плечи.