Грех и чувствительность

Сначала Валентин подумал, что Элинор рассказала членам своей семьи об их свидании прошлой ночью. Будь это так, в комнату ворвался бы Мельбурн с заряженным пистолетом, а не средний брат.

— Это значит, что я не расположен, ни с кем общаться, — заявил Деверилл. — Но раз уж ты пришел, я к твоим услугам.

— Что ты ей сказал, Валентин?

— Извини, не понял?

Шей шлепнулся на стул напротив него.

— За ужином. Ты разговаривал с Элинор, а потом ушел. Что ты ей сказал?

— Не помню. Но что бы это ни было, это, черт возьми, не твое дело. Меня с помощью шантажа заставили присматривать за ней, а не сообщать о моих разговорах.

— Ты заставил ее плакать, Деверилл. Валентин приподнял бровь, пытаясь скрыть внезапно охватившее его смятение. Слава Богу, можно было свалить эту эмоцию на то, что он был вдребезги пьян.

— Ты уверен, что виной тому я? — медленно произнес он.

— А кто же еще? И ты отлично это знаешь. Мельбурн призвал тебя на помощь не для того, чтобы ты заставлял ее страдать.

— Он так это называет? Призвал на помощь?

— Не меняй тему разговора.

— Я не помню, о чем мы говорили, — солгал Валентин. — У слабого пола вечно глаза на мокром месте. Откуда ты знаешь, может быть, просто ветер подул не в ту сторону? Надеюсь, ты не теряешь голову всякий раз, когда женщина плачет? Этак у тебя ни минуты покоя не будет.

— Я теряю голову только тогда, когда плачет Элинор. Она это делает довольно редко.

Валентин отхлебнул еще глоток бренди. Проклятье. Они просто болтали, и она его разозлила. Во всяком случае, она первая начала выяснять отношения.

— Я не стал бы придавать большое значение тому, что говорит женщина, Шарлемань. Несомненно, она хочет что-нибудь получить от тебя. Может быть, новое платье. Надеюсь, одно из этих, с глубоким декольте. Они великолепны.

— Ну, хватит. И за что только ты нравишься женщинам, если относишься к ним с таким презрением?

— Это не так. Просто у них есть свое место, на которое никто не посягает. Пусть ведут хозяйство, рожают детей, ублажают мужчин.

— Не может быть, чтобы ты говорил это серьезно, — возмутился Шарлемань.

Валентин тоже поднялся, хотя с большим трудом, чем обычно.

— Я в этом убежден. И ты тоже. Только ты слишком щепетилен, чтобы признаться в этом.

— Вовсе нет, — возразил Шей, и в его тоне не были даже намека на юмор. — Просто я не могу, да и не хочу быть таким циником. У меня была мать, ее сестра и племянница. И никого из них я не желаю сравнивать с какими-то бессловесными тварями. Что бы ты ни сказал Элинор, ты обязан перед ней извиниться.

— Вздор, — проворчал Валентин, сделав еще глоток бренди. Но напиток не принес облегчения, как это бывало обычно. Боже милосердный, если уж он дошел до того, что даже бренди его не берет, то не лучше ли пустить пулю в лоб? Похоже, что он опустился ниже некуда. — Ты извинишься…

— У меня тоже была мать, дорогой мой, — нарочито растягивая слова, произнес он. — Однако когда я пытаюсь мысленно воссоздать ее образ, ее заслоняют бесчисленные физиономии шлюх, которые спали с моим отцом после ее смерти, и я уже перестал соображать, где моя дорогая мама, а где какая-нибудь шлюха. — Он передернул плечами. — Вот я и решил, что, наверное, все женщины одинаковы.

И тут Шарлемань его ударил. Если бы Валентин не был так пьян, он бы увернулся, но, получив удар в левый глаз, маркиз покачнулся назад и тяжело шлепнулся в кресло.

— Не знаю, какой дьявол дернул Себастьяна поручить тебе, приглядывать за Элинор, но можешь считать, свинья, что ты отныне освобожден от своих обязанностей. — Средний брат герцога Мельбурна вытер пальцы о носовой платок и бросил его на пол, как будто не желал больше прикасаться к нему. — И, чтобы внести в это дело полную ясность, добавлю: держись от моей сестры подальше, Деверилл. Как можно дальше.

Даже после того как дверь библиотеки с грохотом захлопнулась, Валентин оставался в кресле. Будь он трезвым, скорее всего, принял бы ответные, меры: вызвал Шарлеманя на дуэль или вступил в рукопашную.

Но за что? За то, что брат Элинор назвал его свиньей? Видит дьявол, его называли и похуже, причем по менее веским причинам. Нет, даже в пьяном виде первая мысль, когда его сбили с ног, была о том, что никто — абсолютно никто — не запретит ему снова увидеть Элинор Гриффин.

— Гори оно все синим пламенем, — пробормотал он и залпом допил остатки бренди.

— Я хочу видеть список, — сердито заявила Элинор, входя в кабинет старшего брата.

Себастьян оторвал взгляд от гроссбуха, но посмотрел не на нее, а на мистера Риверса, главного бухгалтера семейства Гриффин.

— Риверс, подождите минутку, хорошо?

— Конечно, ваша светлость. — Поклонившись в сторону Элинор, бухгалтер выскользнул из комнаты, прикрыв за собой дверь.

— Ну что ты хотела, Нелл?

— Во-первых, я не знала, что ты занят с мистером Риверсом, — пробормотала она, подходя к окну и возвращаясь обратно. Пропади все пропадом. Она ведь была намерена продемонстрировать полную уверенность в себе и здравомыслие. — Извини, что я тебя прервала.

Серые глаза окинули ее оценивающим взглядом.

— Не имеет значения. Ты, кажется, сказала что-то о списке?