Грех и немножко нежно

Уж лучше бы она была распутной девкой, шлюхой, разбитной и веселой девахой, вот тогда он бы с ней скорее нашел общий язык. Но вечером к нему пришла очень тихая и аккуратная, застегнутая на все пуговицы барышня с пирогами или с чем там еще… Она потом часто будет заходить к нему «на минутку» с кулинарными гостинцами, а он даже съесть их при ней не сможет, словно ему стыдно. Но и отказаться от пирогов или варенья он тоже не мог, не хотел причинять ей боль. Ведь человек старался, может быть, даже мечтал о нем.

И еще одно обстоятельство сильно мешало ему — все женщины, которых он вожделел, были реальными, причем местными. А это подразумевало при любом его провале или унижении перед ними (в чем он нисколько не сомневался, поскольку всегда был неуверен в себе) распространение слухов о нем по всему Зульштату. Что он будет делать тогда, уедет? Или будет сидеть в своем музее, вообще не высовываясь? У него и без того жизнь скучная и безрадостная, а тут еще такое…

Ладно, получилось (он это хорошо помнил) в новогоднюю ночь, но где гарантия, что получится и в другой раз? Да пусть даже и с Кирой?!

С другой стороны, у нее на лбу было написано: хочу за тебя замуж, Юра. Что ж, желание понятное, да только какой из него муж? Он вообще не понимает, как это — жить вдвоем. Спать в одной постели, есть вместе, разговаривать, целоваться, решать какие-то хозяйственные вопросы, договариваться о покупках… Брак иногда представлялся ему раем с необузданным сексом и праздником чревоугодия, но чаще всего — какой-то путаной, бессмысленной круговертью с суетой, выяснением отношений, недомолвками.

Однако иногда, представив себе, что он идет по парку за руку с малышом, своей маленькой копией, его охватывало такое теплое и светлое чувство, что даже слезу пробивало.

Ему было жаль Киру, но это чувство охватывало его всегда лишь после ее ухода, когда в комнате оставался слабый запах ее розовых духов, а на столе лежал сверток с пирогами, котлетами или вареньем, а ее самой уже не было. Он ее словно выдавливал из квартиры, сославшись то на занятость (откуда бы ей взяться, этой занятости, когда он от безделья уже не знает, чем себя занять!), то на нездоровье, то на усталость. Он — самый настоящий хам, неблагодарная скотина, свинья, и нет ему за это прощенья!

А может, он так вел себя, зная, что Кира никогда никуда от него не денется?

…Маша, как звали приезжую брюнеточку, заглянула в музей в три часа. На этот раз на ней были черные брючки и черная майка. На голове — красивый красный ободок с красным цветком.

— Салют! — поприветствовала она Ланга так, как если бы они были хорошо и крепко знакомы. — Ну что? Вы готовы?

— В смысле? Куда? — он поднялся и почувствовал, как кожа на его черепе вспотела и теперь неприятно покалывала.

— Как куда? На кладбище, конечно! Я вон во все темное переоделась. Будем ходить между могилами, искать склепы…

Несколько секунд Юрий Михайлович не мог проговорить ни слова. Кладбище. Что ж, вполне романтично для девушки с красным романтичным цветком на голове!

Что делать? Сослаться на занятость и перенести встречу на другой день? Но от этой Маши не так-то просто будет отделаться. Прет как танк.

Она же вдруг подошла к нему совсем близко и положила свою лапку к нему на грудь, улыбнулась широко, ласково так, мол, ну пойдемте, пожалуйста. Разве что не потерлась щекой о его щеку. Вот что бы он тогда сделал?

— Ну хорошо… — ответил кто-то внутри него, кто-то ненасытный и распутный, живущий своей, отдельной от Ланга жизнью и просто обожавший таких вот сладеньких девушек с тонкой талией, стройными бедрами и маленькой высокой грудью.

— Заметано! — Маша легонько хлопнула его по плечу.

…Кладбище заросло густыми сиреневыми кустами, дубами и издали казалось большой разросшейся рощицей на окраине города. Ланг, чувствуя близость молодого женского тела, с трудом выполнял свои обязанности экскурсовода. Войдя на кладбище с центрального входа с массивными литыми воротами, за которыми открывалась небольшая овальная площадь, он принялся рассказывать о самых помпезных, известных и дорогих захоронениях, но, наблюдая за выражением лица Маши, вскоре понял, что ее эта тема не интересует, что она стреляет взглядом то в одну, то в другую сторону, явно ища немецкие памятники и фамильные склепы… Однако ей придется разочароваться, поскольку старое немецкое кладбище заросло кустами, деревьями и травой и склепов практически не видно, их нужно еще поискать.

— Вот она, немецкая часть кладбища, — сказал Ланг чуть ли не извиняющимся голосом, показывая руками поросшие, заброшенные могилки.

Одна бровь Маши взлетела наверх в недоумении или недоверии.

— Да, вот так…

— А где же склепы?

— Пойдемте, покажу несколько…