Грех и шоколад

Немного благоговея, потому что я никогда не видела такого прежде – а я-то думала, что видела все, – я встала и вновь развернула стул к незнакомцу. Женщина остановилась рядом с ним, глядя на него сверху вниз с обожанием.

– Я так понимаю, ты ожидал женщину, – сказала я, складывая руки на коленях. Реакции незнакомца я не заметила, потому что не могла оторвать глаз от призрака, так она была прекрасна. – При жизни от нее исходило нечто похожее на неземное сияние? Как будто она освещена изнутри?

– Да, – выдохнул он. Видно было, что он пытается говорить спокойно, но легкая дрожь все равно звучала в его голосе.

– Она молода. Моего возраста. – Высокие, изогнутые брови над огромными синими глазами и тонким аккуратным носом. Острые скулы, волевой подбородок, сочные, идеальной формы губы. Смягченная, женственная версия моего незнакомца. – Она твоя сестра, или это выбранный ею возраст, не тот, в котором она скончалась?

– Ты ее видишь? – с трудом выдавил он, и я наконец переключила внимание на мужчину.

Он весь подался вперед, глядя на меня, только не заинтересованно, как раньше, но жестко, напряженно, как будто хотел поскорее вырвать слова у меня изо рта. Страстное, суровое желание омрачало его лицо, и все мышцы его великолепного тела напряглись.

– Она здесь, да. Возле тебя. Смотрит на тебя сверху вниз. Она очень любила тебя, это перенеслось и в смерть. – Я потерла подбородок. – Значит, это твоя мать, потому что не думаю, что сестра была бы настолько взволнована ситуацией.

– Твоего возраста, ты сказала? – спросил он. – Ей двадцать пять?

– Около того, да. Я не спец в определении возраста.

– Значит, до того, как она встретила моего отца.

Он стиснул зубы.

– Эй, послушай. – Я тоже наклонилась, упираясь руками в колени. – Это никак не связано с ее любовью к тебе. Просто в том возрасте она была больше всего довольна своей внешностью. Когда умерла моя мать, она являлась в облике двадцатидвухлетней девицы. Говорила, что я, мол, испортила ее тело безвозвратно и она счастлива вернуться в то время, когда она не морщилась каждый раз, глядя в зеркало. Вот и все.

– Ты можешь говорить с ней?

Кажется, он не слышал ничего из того, что я сказала.

– Да. Что ты хочешь, чтобы я сказала?

– Просто… поговори с ней. Посмотрим, слышит ли она тебя.

Я нахмурилась: это было странно. Конечно, она меня слышит. Застрявшая здесь, она слышит все из мира живых.

– Ее имя? – спросила я.

Он покачал головой.

– Послушай, я изо всех сил стараюсь относиться к ситуации с уважением, но ты все ужасно усложняешь. – Он продолжал молчать, не предоставляя мне информацию, так что я вздохнула и приступила к делу, как обычно: – Эй, леди в белом…

– Она может быть профессионалом, просто обычно не хочет, – сказала Дейзи, всегда думающая о бизнесе. Что ж, это хорошо – только вот сейчас как-то не вовремя.

Женщина медленно повернула ко мне голову.

– Да, ты. Я тебя вижу, – меня точно окатило ее царственным вниманием. Впечатление было столь сильным, что мне вдруг захотелось выпрямиться и причесаться. Взгляд женщины скользнул по моему телу, вернулся к лицу – и вновь прикипел к незнакомцу.

– Он не видит и не слышит тебя. Это могу только я. Испытай меня. Посмотрим, как пойдет.

Она изменила позу, развернувшись ко мне всем телом. Глаза ее были мягкими и добрыми, но выжидающими. Эта женщина явно привыкла повелевать обслуживающим персоналом, но относилась к слугам по-человечески. Не как полная сволочь. Это, по крайней мере, недурно.

– Ты можешь просто… сказать, что хочешь. Что угодно. Может быть, свое имя? Для начала? – Она смотрела на меня, и я обратилась к незнакомцу: – Очевидно, этот взгляд она передала тебе вместе с внешностью. Господи, вы двое, оказавшись в одной комнате, несомненно, заставляли всех вокруг трепетать.

– Что это за место? – наконец спросила она – голосом, похожим на звон колокольчика.

– Мать честная, эта женщина разбивала сердца, – пробормотала я. – Мы в Сан-Франциско. В Америке.

– Сан-Франциско… – Вспышка мягкого гнева исказила ее черты. Я и не знала, что гнев может быть мягким – а вот поди ж ты. – Мой сын пытается освободить меня. Все еще пытается.

– Ты пытаешься освободить ее? – обратилась я к незнакомцу.

Взгляд его затвердел, кулаки сжались.

– Признать это было бы равносильно смерти, – сказала женщина резко, и я почувствовала себя побитой собакой. – Его отец никогда бы этого не позволил.

– Как глупо с моей стороны, – быстро исправилась я. – Я глупа. Она сказала – быть ею. Одеваться в платья и все такое.

– О боже, – пробормотала Дейзи.

– Забудь. – Я махнула рукой. Да, импровизатор из меня никакой. – Почему ты не перешла Черту? – спросила я ее.

– Шелки без кожи в ловушке земли, – ответила женщина. – А в смерти – в ловушке мира живых.

Я откинулась на спинку стула, омываемая печалью. Ее слова нашли отклик в моей памяти.