Грех и святость русской истории

Естественно встает вопрос о связи этих явлений с пушкинским творчеством. Что касается былинного эпоса, здесь все ясно, ибо до нас, к счастью, дошло очень многозначительное свидетельство П.П. Вяземского – сына видного поэта и друга Пушкина. В зрелые годы Александр Сергеевич постоянно жил в Петербурге, но с 5 декабря 1830 по 15 мая 1831 года он находился в Москве, где состоялась его свадьба с Натальей Николаевной. И, как рассказал П.П. Вяземский, во временной московской квартире поэта среди немногих книг имелся изданный в 1818 году Сборник Кирши Данилова, в котором содержались сделанные еще в середине XVIII века превосходные записи древних былин об Илье Муромце, Добрыне Никитиче, Алеше Поповиче и других богатырях. По-видимому, Поэт не пожелал расстаться с этой книгой, уезжая всего на несколько месяцев в Москву…

Вообще-то есть все основания полагать, что Пушкин многократно перечитывал эту книгу, ибо он цитировал строки из нее в своих статьях. Но свидетельство П.П. Вяземского особенно важно. Будучи в пушкинской квартире, писал он, «я нашел на одной из полочек, устроенных по обоим бокам дивана,[264] никогда мною не виданное и не слыханное собрание стихотворений Кирши Данилова. Былины эти… переданные на дивном языке, приковали мое внимание. С жадностью слушал я высказываемое Пушкиным мнение о прелести и значении богатырских сказок (это слово имело тогда более широкий смысл, чем ныне. – В.К.) и звучности народного русского стиха. Тут же я услыхал, что Пушкин обратил свое внимание на народное сокровище, коего только часть сохранилась в сборнике Кирши Данилова, что имеется много чудных поэтических песен, доселе не изданных…»

Если бы до нас не дошел этот рассказ Вяземского, можно было бы только догадываться о том, что Поэт предельно высоко ценил древнейший былинный эпос и изучал его даже и по еще не изданным записям. И поэтому нельзя исключить, что Пушкин был знаком и с «Книгой бытия небеси и земли», и с творчеством Иосифа Волоцкого, хотя прямыми свидетельствами об этом мы не располагаем.

Вообще-то нет никакого сомнения, что он имел ясное представление о преподобном Иосифе, ибо о нем достаточно подробно говорилось в «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина, которую Пушкин не раз перечитывал; кроме того, главное творение преподобного – «Просветитель» – было частично опубликовано в 1790 году в издававшейся знаменитым Н.И. Новиковым многотомной «Древней Российской Вивлиофике», с которой Пушкин был хорошо знаком и в конце жизни даже намеревался написать о ней статью.

Однако дело не только в этом. Как мы видели, Поэт чрезвычайно высоко ценил древнейшие памятники устного словесного творчества. Но столь же дороги были ему памятники письменного, «книжного» слова Древней Руси. По его определению, они являли собой «сокровищницу гармонии… прекрасные обороты, величественное течение речи», и хотя язык литературы, конечно, «оживляется поминутно выражениями, рождающимися в разговоре, но он не должен отрекаться от приобретенного им в течение веков».

А «Книга бытия небеси и земли» и тем более творения преподобного Иосифа Волоцкого имели громадное значение для развития древнерусского слова; это были именно ценнейшие «приобретения» уже далеких «веков», «приобретения», без которых не родилось бы и пушкинское слово, – независимо от того, знал или не знал Поэт эти творения прямо и непосредственно. Они оказали свое необходимое воздействие на становление того древнерусского Слова (и, разумеется, воплощенного в слове русского самосознания), вне которого Пушкин не мыслил своего собственного творчества.

В последнее время были наконец изданы в переводе на современный язык «Просветитель» (М., 1993) и «Послание иконописцу» (М., 1994) преподобного Иосифа Волоцкого, дающие возможность нынешним читателям почувствовать силу и содержательность его слова.

Помимо всего прочего есть основания полагать, что творческую роль Иосифа Волоцкого в его время уместно в ряде отношений сопоставить с позднейшей ролью Пушкина. Вполне возможно, что такое сопоставление покажется натяжкой: деятель Церкви, богослов, борец с «ересью» или, точнее, отступничеством от православия – и Поэт, глава светской культуры, который в юности был даже склонен к религиозному «вольнодумству», поборник государственного и народного патриотизма…

Но за протекшие со времени кончины преподобного Иосифа и до начала деятельности Пушкина три столетия (1515–1814) основы бытия России – как и мира в целом – кардинально изменились, и духовным вождем страны в новую эпоху ее истории должен был стать не корифей монашества, а корифей поэзии…