Грех на душу

Вскрывать машины он научился уже давно. И не одни машины, как выяснилось. За ним числились и квартирные кражи. Руки у Тимура были действительно золотые — он запросто вскрывал любые замки. Правда, последние три года он в поле зрения милиции не попадал. Черпаков считал, что он стал осторожнее. Я придерживалась мнения, что хуже стала работать милиция — однако следователю говорить об этом не стала.

Из некоторых намеков я поняла, что на квартире Тимура устроена засада. Черпаков был уверен — поимка Закреева дело самого ближайшего будущего.

Расстались мы почти друзьями. Следователь был настолько любезен, что даже пообещал держать меня в курсе дальнейших событий — в разумных пределах, конечно — и обещал позвонить, как только Тимур будет задержан. Строго говоря, он был обязан это сделать, потому что пока наша дружная команда являлась главными свидетелями обвинения, но для меня был важен сам факт — в кои веки между следствием и газетой воцарилось нечто похожее на взаимопонимание.

Однако Тимур оказался более крепким орешком, чем ожидал Черпаков. Прошло четыре дня после инцидента на Колхозной площади, а Тимур не давал о себе знать. Где он скрывается, никто не знал. Зато Черпакову удалось найти в Астраханском тупике семью, которой инженер Уфимцев продал за полцены телевизор — по-соседски. После очной ставки с этой парой инженер с сердечным приступом попал в больницу. Новая профессия давалась ему нелегко.

Произошли еще кое-какие события. В магазин Блоха снова ломились — со всеми вытекающими отсюда последствиями. Я узнала об этом окольными путями, но получить комментарии от самого Адама Станиславовича не удалось — кажется, он отключил телефоны, а магазин теперь был постоянно закрыт.

Я уже начала подумывать, не напомнить ли мне о себе своей новой подруге, как вдруг она позвонила сама и попросила о встрече. Голос ее звучал растерянно и умоляюще.

Мы договорились встретиться на набережной — стояли на редкость теплые, солнечные деньки, снег на улицах исчез без следа, и тротуары высохли. На Волге начинал ломаться лед, а в высоченных кронах деревьев, росших вдоль набережной, кричали грачи.

Эдиту Станиславовну я сначала даже не узнала — простоволосая, с ненакрашенным лицом, в каком-то затрапезном пальтишке, она выглядела постаревшей и какой-то потухшей. Но мне она от души обрадовалась и едва удержалась от искушения броситься мне на грудь. Понимая, что с Каваловой что-то неладно, я решила быть с ней повнимательнее.

Мы поздоровались, и Эдита Станиславовна тут же стиснула мою руку.

— Милочка, я погибаю! — трагическим голосом поведала она. — И никто, ни одна душа не может мне помочь. Последняя надежда на вас!

— А что с вами стряслось? — осторожно спросила я. — Надеюсь, со здоровьем все в порядке?

— Вы ничего не знаете! — печально воскликнула Кавалова. — Здоровье? Здоровьем я не могу похвастаться, но сейчас не до этого. Кто-то хочет извести Адама, поверьте мне! Это — заговор! В милиции все валят на хулиганов, но, сами посудите, это же целенаправленная травля! Кто-то травит Адама. Теперь ни одна ночь не проходит без того, чтобы не сработала сигнализация. Кто-то пытается проникнуть в магазин или в квартиру. Или делает вид, что пытается… Ведь никого так и не поймали! А мой брат уже на пределе. Он ведь не мальчик. У него — сердце, давление… Он переругался с вневедомственной охраной — им надоело ездить к Адаму. Представляете, они называют эти вызовы ложными!

Теперь они даже сразу не выезжают — отделываются разговорами по телефону…

— Вообще не выезжают? — насторожилась я.

— Нет, в конце концов они выезжают, — поправилась Эдита Станиславовна. — Но представляете, с какой задержкой? К этому времени злоумышленников и след простыл! Адам похудел на десять кило, на него страшно смотреть! Надо что-то делать, милочка!

— Но я-то что могу сделать? На это есть милиция. Наконец, вы говорили, у вашего брата имеются влиятельные друзья…

— Ах, дорогая! — безнадежно вздохнула Кавалова. — Все друзья, когда им чего-то нужно. А когда обращаешься к ним за помощью, у всех находится тысяча причин, чтобы тебе отказать. В лучшем случае что-то пообещают, а потом постараются сделать так, чтобы тебя подольше не видеть. Вот такие дела.

— Мне, конечно, хотелось бы помочь, — заметила я. — Но, боюсь, возможности мои ограниченны. Ну что я могу сделать — поговорить со следователем?

— Ах, не знаю! — сказала Эдита Станиславовна. — Но вы — женщина умная. У вас огромный опыт. Вы наверняка что-то придумаете.

— Не уверена в этом, — сказала я. — История, конечно, странная. Мне самой любопытно в ней разобраться. Но для этого мне нужно хотя бы поговорить с Адамом Станиславовичем, а он, по-моему, избегает сейчас любых контактов.

— Это верно, — вздохнула Кавалова. — Он не хочет никого видеть, закрыл магазин. Даже со мной разговаривает — только «да» и «нет»… Но я попробую его убедить, чтобы он пошел вам навстречу. В таком диком напряжении Адам долго не продержится. Кто-то должен протянуть ему руку помощи…