Грех на душу

— Вы ставите меня в неловкое положение, — заметила я. — В конце концов, я ничего не утверждала! Я просто задавала вам вопросы…

— Вот и я задам пару вопросов! — упрямо сказала Регина. — Вы можете не волноваться — на вас я ссылаться не стану. Просто спрошу, слышал ли он, что брата Каваловой убили. Если Макс к этому причастен, он «поплывет», вот увидите!

— Мне это не нравится, — заявила я. — Хотя, впрочем… Поступайте, как считаете нужным! Все равно мне надо продолжать расследование. А ваша помощь мне очень помогла.

В голове Регины прозвучало искреннее недоумение.

— А почему, собственно, вам нужно продолжить расследование? — спросила она. — Больше некому?

— Ну что вы! Этим делом занимаются компетентные органы, — сказала я. — Просто, я боюсь, на этот раз они могут ошибиться.

— Логично, — с печальной иронией согласилась Регина. — Только вы уж тогда сами не ошибитесь, ладно?

— Постараюсь, — пообещала я и попросила: — У вас случайно нет хорошей фотографии Макса? Потом я ее вам верну.

Регина молча ушла в комнату и вернулась с пачкой фотографий.

— Ради бога, выбирайте! — сказала она, бросая их на пол. — И можете не возвращать. Этого добра у меня достаточно. Макс обожает запечатлеваться.

Я выбрала портрет, на котором Бертольдов был снят крупным планом. Его бородатое мужественное лицо, обрамленное кудлатой шевелюрой, выглядело на этой фотографии очень естественно.

Потом я распрощалась с Региной и помчалась обратно в редакцию — мне хотелось, чтобы Виктор побыстрее переснял этот портрет, с помощью ретуши убрав с фотографии весь волосяной покров. Нужно было успеть сделать это до прихода московского поезда. Нашему фотографу было это по силам.

Я прекрасно отдавала себе отчет в том, что наша с Виктором таинственная суета не могла укрыться от глаз остальных сотрудников. Они прекрасно все заметили и наверняка были смертельно обижены. В наших отношениях появилось ощутимое напряжение, которое я воспринимала как упрек нам обоим. Беспокоит ли это Виктора, понять было трудно, а я мучилась ужасно.

Но колесо уже завертелось вовсю, и мне даже некогда было выстроить оправдательную речь. Едва Виктор успел изготовить портрет Бертольдова с бритым лицом и снимок просох, я схватила его и помчалась на вокзал.

К счастью, я успела. Поезд уже пришел. Пустой состав еще стоял у перрона. Я с ходу ломанулась в четвертый вагон и сразу наткнулась на проводницу — усталую женщину лет тридцати пяти в форменной пилотке.

— Куда вы? — недовольно повысила она голос. — Тут никого нет. Все пассажиры уже разошлись!

— Мне не нужны пассажиры! — торопливо сказала я. — Мне нужны вы.

Она удивленно подняла брови.

— Вы хорошо помните, кто уезжал в Москву двадцать пятого марта? — спросила я. — Имеются в виду пассажиры вашего вагона, конечно.

Проводница недовольно насупилась.

— Я что — обязана всех помнить? — сердито сказала она. — У меня голова не дом Советов!

— У меня есть очень эффективное средство от головы, — сказала я, вкладывая в ладонь проводницы сторублевую бумажку.

Ее лицо волшебным образом подобрело.

— А что случилось, женщина? — участливо спросила она. — Потерялся кто?

— Вроде того, — сказала я. — Меня интересует мужчина, ехавший в восьмом купе. Взгляните на фотографии — может быть, вы его узнаете?

Я показала проводнице новый снимок и тот, на котором были изображены Блох с Каваловым и Пашковым. Она рассматривала их недолго и уверенно указала на портрет Макса.

— Точно! Ехал вот этот мужчина! Я на него внимание обратила — очень он подавлен был. Я еще подумала — такой интересный мужчина, а не в себе. Наверное, несчастье у него какое… Между прочим, я и фамилию его запомнила! — с гордостью добавила она. — Пашков! У меня племянник в Рязани — Пашков Лешка — я почему и запомнила… А он родственник ваш? Муж, может?

— Нет, слава богу, не родственник, — ответила я. — Но вы точно помните, что в восьмом купе ехал этот? Может, вы перепутали? Может быть, вот этот — на групповом снимке?

Проводница послушно всмотрелась в фотографии еще раз и с сожалением сказала:

— Нет, девушка! У меня глаз наметан. Точно — этот! Второй, который на него тоже вроде чуть похож, — но не он! Голову даю на отсечение! Я хорошо его запомнила, не сомневайтесь!

— Как же вы паспорт-то у него проверяли? — спросила я. — Он ведь на самом деле не Пашков вовсе!

Проводница осеклась и, наверное, с минуту таращилась на меня растерянным взглядом. Наконец она опомнилась и сказала просительным тоном:

— Ой, правда, что ль?! Слушайте, девушка, не говорите никому, ладно? А то мне выговор дадут и даже премии могут лишить! Кто их глядит — эти паспорта? Так, смотришь — документ есть с собой — проходи! Не самолет же, верно? Поезд-то, его не угонишь! Раньше вон вообще без паспортов ездили, а порядку больше было!

— Кто его знает, чего там было раньше! — примирительно сказала я.

— Значит, не скажете? — обрадовалась проводница. — Ну и славно! Я сразу поняла, что человек вы душевный… Здоровья вам и всего, чего захочется! А мужчина тот самый, который на портрете! Не сомневайтесь! Может, он и не Пашков, но личность его, будьте уверены!