Грех во спасение

Он хватал в охапку одежду и спешно убегал, забыв про недоеденные пироги с черемухой, которые очень любил и потому частенько навещал свою противницу по религиозным воззрениям.

Маша заказала Екатерине Прокопьевне сшить несколько дюжин рубашек из льняного полотна, которые она передала с разрешения плац-майора каторжникам. Мордвинов, проверяя расходную книгу, рассердился:

— Я запретил вам тратить деньги сверх положенной суммы. Кто вам позволил, скажите на милость, заниматься обустройством жизни осужденных? Для этого существуют государственные службы, они следят за соблюдением нормы питания и определяют степень изношенности их одеяния.

— Не знаю, чем занимаются ваши службы, господин комендант, но я как женщина считаю неприличным видеть перед собой полуголых мужчин, которые идут через поселок на работы. Я думаю, вам следует подумать и о других женщинах и детях, вынужденных созерцать подобное безобразие ежедневно. Я же просто устранила те упущения, какие допустила ваша служба, — в том же тоне ответила ему Маша и, подобно Мордвинову, недовольно поморщилась.

Старик удивленно уставился на нее, потом покачал головой и рассмеялся:

— Вот как получается, по нашим сусалам да нашим же мочалом! Ловко ты меня поддела, Мария Александровна. И по службе моей прошлась, и о нравственности позаботилась. — Он перестал смеяться, внимательно посмотрел в глаза девушки. — Ладно, на первый раз, сударыня, я подобное самоуправство прощаю, но учтите: в случае повторения подобных нарушений на месяц запрещу все свидания и передачи обедов в острог. А то по вашей милости он не в место наказания превращается, а в какой-то Баден-Баден, не иначе.

Следующий выговор она получила уже но другому случаю.

Прослышав, вероятно, о ее добром отношении ко всем страждущим, с некоторого времени под окнами дома Прасковьи Тихоновны стали исправно появляться некие грязные и изможденные личности. Редкий день проходил без того, чтобы они не возникали перед избой — оборванные, в многочисленных расчесах от пожиравших их насекомых, порой почти босые, и это в морозы, которые ослабли лишь к концу марта. По обыкновению они стояли молча, понурив головы, без обычных нищенских стенаний и просьб, и не уходили до тех пор, пока хозяйка или Маша не выносили им что-нибудь из еды. Вид этих несчастных поражал Машу в самое сердце.

Но Мордвинов при встрече в очередной раз отчитал ее за излишнее милосердие и объяснил ей сие печальное явление.

У рабочих завода были две сильные страсти: игра в кости, где они проигрывали все, до последней рубашки, а также пьянство, которое приводило к не менее печальным последствиям.

— Даже те пять-десять копеек, что вы им подадите, пойдут не во благо, во зло, — искрение сердился Константин Сергеевич. — Все равно они их пропьют, проиграют, а по пьяному делу еще пару голов проломят. Так что не балуйте их, иначе вам проходу от этих негодяев не будет…

Несмотря на подобные стычки, Мордвинов часто навещал Машу, вел с ней долгие беседы о жизни в этих местах, вспоминал прошлую военную службу, которую начинал у Александра Васильевича Суворова, а закончил уже с Михайлой Илларионовичем Кутузовым. Частенько рассказывал о былых военных кампаниях, о том, как но приказу Государя был отправлен в сибирские земли строить остроги для государственных преступников, осмелившихся выйти на Сенатскую площадь почти двадцать пять лет назад…

Каждый день, дождавшись возвращения Мити с работ, Маша ходила к тыну, окружающему острог. Стража его состояла в основном из инвалидов, и на первых порах ей приходилось сносить их грубые шутки и замечания, но постепенно Антон к каждому из сторожей нашел свой подход, кого-то подпоив, кого-то подкупив, а кого-то задобрив веселыми разговорами и отличным табаком. Поэтому через некоторое время их перестали прогонять, а Антон даже умудрился расширить ножом несколько щелей между неплотно пригнанных бревен, и теперь, когда заключенных вечером выпускали на прогулку во двор, они могли беспрепятственно переговариваться с Митей.

Таким образом, через щель в заборе, она познакомилась с лучшим Митиным другом Янеком Снешневичем, тем самым молодым человеком в Митиной рубахе, что первым бросился на ее защиту, и с двумя другими его товарищами, с которыми они жили в одном каземате. Один из них, Федор Тимофеев, был бывшим подъесаулом Донского войска. Он был осужден на каторгу за то, что во время бильярдной игры в Новочеркасске ударил одного из офицеров кием в грудь, отчего тот скончался. Ссора произошла за игрой, погибший был одним из приятелей Тимофеева, и он, конечно же, не хотел его убивать, но суд приговорил его к десяти годам каторги с последующим определением на поселение сроком на пять лет.