Грех во спасение

Она переживала, волновалась, смущалась и даже плакала подобно самой настоящей невесте. И стоило Прасковье Тихоновне накануне вечером вспомнить, как когда-то, добрых тридцать лет назад, она сама выходила замуж, и с присущей ей откровенностью поведать постоялице, как ненасытен был ее молодой муж в первую после свадьбы ночь, Маша почувствовала внезапно: тяжелая, душная волна воистину греховного вожделения захватывает и полон ее не готовое к таким испытаниям тело. Невыносимо сладкая истома, словно густая патока, обволокла ее ноги, живот, поднялась выше, и, независимо от сознания, ее груди набухли, соски затвердели, корсет стал неимоверно тесен. Маша с трудом перевела дух, не понимая, что с ней происходит, почему вдруг свалились на нее эти смутные и непонятные желания, полностью завладели ее душой и разумом, породили столь откровенные и немыслимо смелые фантазии? И точно не хозяйкины слова взволновали ее, а руки любимого приняли ее в своп объятия и заставили ее сердце забиться в неистовом ритме, отчего на лбу неожиданно выступили капельки пота, во рту враз пересохло, а ладони вдруг стали горячими и влажными.

Маша попыталась незаметно перевести дыхание, но Прасковья Тихоновна лукаво посмотрела на нес и улыбнулась:

— Страшно, поди, в первый раз? Ничего, не бойся! Поначалу чуток больно будет, но ты не пугайся, мужика не отталкивай, чтобы охотку у него не отбить. Шибко они этого не любят! А потом как! во вкус-то войдешь, то и вожжами от милого не оттащишь. Особливо если муж но душе. Недаром люди первые денечки после свадьбы медовыми называют.

Сладкие они, ненасытные. — Прасковья Тихоновна пододвинулась к Маше поближе и прошептала ей почти на ухо:

— Я вам кваску на столик поставлю, игристого, с изюмом, после ох как пить хочется, ну, невмоготу прямо! — Хозяйка рассмеялась и подмигнула Маше, а потом опять склонилась к ее уху:

— А ежели простынку захочешь сменить или сорочку, знамо, дело женское, в комоде возьмешь, я там уже приготовила все, как положено, льняные, новенькие, из тех, что ты с собой привезла…

Маша похолодела. Воистину прав был Алексей, когда говорил, что даже самые гениальные планы порой проваливалась из-за мелочен. Только глупейшая из гусынь, к каким она себя мгновенно причислила, могла упустить сей немаловажный момент, который должен стать подтверждением того, что непорочная девица стала в эту ночь женщиной. Господи, надо срочно что-то придумать, иначе Прасковья Тихоновна, а от нее вряд ли удастся скрыть сне обстоятельство, непременно заподозрит ее или в совершенном прелюбодеянии, или, того хуже, окончательно догадается, что не все ладно в их с Митей отношениях, начнет присматриваться… Маша судорожно вздохнула и попыталась улыбнуться хозяйке. Та поняла ее по-своему и, оглянувшись на двери, прошептала:

— Я тебе на окошко отвару поставлю, выпьешь перед тем, как в постелю-то лечь, чтобы не понести в первый же день.

Хоть и грех это, говорят, но все лучше, чем родить в зиму. — Прасковья Тихоновна довольно улыбнулась. — И Дмитрию Владимировичу кое-что приготовлю, а то намаялся небось в своих рудниках, бедный, еще, не дай бог, заснет с первого устатку, не потешит всласть молоду жену.

Маша отчаянно, до слез покраснела, но казачка разошлась не на шутку, взяла ее за руку, подвела к постели и усадила поверх покрывала:

— А ну-ка, милая, подпрыгни пару раз на перине-то, сотвори крестное знамение, а потом повторяй три раза за мной шепотом, только не сбейся, а то вся жизнь потом в клубок свернется. И тебе в тягость, и мужику не в радость, — предупредила ее Прасковья Тихоновна, опустилась рядом с ней на кровать и, слегка растягивая слова, пропела-проговорила:

— Чтоб кроватка скрипела, чтоб, не болела, чтоб, колом стоял и мне спать не давал.

Маша закашлялась от неожиданности, на какое-то мгновение потеряла дар речи и только открывала и закрывала беззвучно рот, как выброшенная на берег рыба. Хозяйка привычно, как будто так и положено, легко и беззаботно выговорила срамную присказку, но у Маши словно язык приморозило к зубам, она попыталась сказать Прасковье Тихоновне, что отказывается произносить столь мерзкие, столь отвратительные слова, по казачка уже и сама поняла, что переборщила:

— Прости меня, старую, Машенька, хотела как лучше, и забыла совсем, что ты к нашим нравам не привыкшая. — Она тяжело вздохнула и перекрестилась:

— Эх, жизнь ты наша дикая, а присказки и того дичее! — Хозяйка обняла Машу за плечи, прижала к себе. — Любит тебя твой Митя, и потому без всяких наговоров у вас все самым лучшим образом устроится. А мы с Антоном, чтобы вам не мешать, к соседям уйдем ночевать. — Она улыбнулась и все-таки не удержалась, чтобы не подковырнуть постоялицу:

— Вам-то не спать в радость, а нам каково будет слышать, как пружинки скрипят. Я-то старуха, меня уже не больно-то проймешь, а ну как Антон среди ночи спохватится да побежит себе девку искать? Вот делов тогда будет!..