Грех во спасение

— Это они его мышьяком хотели отравить, у нас им часто балуются, — пояснила угрюмо Васена. — Мне еще тетка Глафира говорила, что от мышьяка первое спасение — молоко…

— Ну, Дмитрий Владимирович, повезло вам несказанно, — покачала головой Прасковья Тихоновна, — почитай, второй раз на свет народились благодаря Васене. — Она повернулась к девушке и одобрительно похлопала ее по плечу. — И как ты догадалась про лошадь? Я ведь, дура старая, тоже про мышьяк поняла, но, чтобы к кобылице за молоком кинуться, каюсь, мозги не сработали.

— Это я, наверное, виноват! — Цэден огорченно развел руками. — Я ведь в котел с кашей и в чай сонной настойки добавил. Думал, всех усыпил. А одного проглядел. Он, оказывается, споим сном спал, с похмелья или с устатку большого, потому и не ужинал, а утром проснулся в караул идти, а все в лагере, и стражники в том числе, спят как убитые. Вот он и испугался. Вероятно, всех конвойных еще раньше настроили: в случае угрозы побега пристрелить или отравить арестованного. Вот он и исполнил приказ.

— Сейчас я ему покажу, подлецу! — Антон схватил ружье, подбежал к одной из лошадей и взлетел в седло.

— Успокойся, Антон, — тихо сказал Митя. — Цэден вынужден был застрелить казака, иначе он бы застрелил меня. Видно, побоялся, что мышьяк на меня не подействует.

Только теперь Маша опомнилась, опустилась на землю рядом с Митей, прижала его голову к груди и расплакалась.

А Митя ласково гладил ее руку и шептал:

— Ну что ты, родная, успокойся! Все уже позади, и мы снова вместе!

33.

Вскоре Мите стало лучше. Он почти самостоятельно взобрался на лошадь и весь путь до их тайного лагеря держался в седле молодцом. И только капли пота, стекавшие ручьем по его вискам, говорили о том, как ему тяжело.

В лагере Васена опять напоила Митю кобыльим молоком, и он, благодарно ей улыбнувшись, притянул ее руку к своим губам и поцеловал в ладонь.

Маша вздрогнула, как от удара. В его глазах она отчетливо прочитала восхищение девушкой и чуть не задохнулась от потрясения. В этот момент она почти ненавидела Васену, ведь именно на нее обратил свое внимание Митя, улыбался ей и ласково, почти нежно разговаривал с ней.

Маша поспешила отвернуться. Не дай бог, кто-то заметит ее состояние и поймет, какие чувства она испытывает к женщине, только что спасшей ее мужа. Мужа ли? Маша усмехнулась про себя и в это мгновение поймала быстрый взгляд Антона, устремленный на Васену и Митю. И столько в нем было боли и смятения, что сердце ее снова сжалось. Не у нее одной вдруг взыграло ретивое, не одна она так отчаянно ревнует и злится.

Охотница стояла перед Митей на коленях, протирала ему лицо влажным полотенцем и что-то весело и оживленно ему рассказывала. И такая непосредственность была тоже совершенно не похожа на ее прежнее поведение.

Митя улыбался к ответ, словно и не корчился час назад в судорогах, и с живейшим интересом без устали болтал с девушкой, все еще продолжавшей хлопотать около него.

Маша сжала кулаки. За кого ее здесь принимают? Жена она ему, в конце концов, или нет? Она решительно шагнула и Митину сторону и опустилась на колени рядом с Васеной.

Молча перехватила у нее полотенце и, склонившись над Митей, быстро протерла ему лицо и крикнула Антону, чтобы тот переодел барина в чистую одежду.

— Маша, — тихо сказал Митя, — мне надо перевязку сделать. Больно уж цепи ноги натерли. Все эти дин, пока Цэден не вытащил меня из этой проклятой клетки, их ни разу не снимали.

Он слегка приподнял штанины, и Маша охнула от неожиданности. В том месте, где железные браслеты сжимали ноги, образовались настоящие язвы. Они покрылись корочкой, но при движении она лопалась, и язвы начинали кровоточить. Несомненные страдания доставляла и грубая ткань, из которой шили одежду для каторжных. Касаясь ран, она тоже растирала их в кровь. И как только Митя мог терпеть такую боль?

Пришлось звать на помощь Прасковью Тихоновну с ее мазями и отварами. И казачка, засучив рукава, взялась лечить раны Мити с тем же усердием, что и раны Маши накануне вечером.

Антон между тем отыскал сухое углубление под скалой и после перевязки помог перебраться туда Мите. И мужчины, устроившись в тени скального козырька, принялись решать, что им делать дальше. Маша хотела присоединиться к ним, но Прасковья Тихоновна удержала ее за рукав:

— Не ходи, не надо, Машенька! Кончилась твоя власть, пускай теперь мужики сами соображают, что к чему. Дай своему Мите понять, что без него шагу не знаешь как ступить. Он от этого быстрее в себя придет, и гордость его не пострадает. А то будет себя всю жизнь корить, что ничего не сумел сделать и все взвалил на бабьи плечи. От таких мыслей ладу в семье не прибавится. Так что уйми гордыню и позволь ему целиком вашими делами заняться. — Она ласково улыбнулась Маше и неожиданно подмигнула ей. — А сама покуда отдохни, сил наберись! Дорога вам дальняя да тяжелая предстоит, не каждый мужик такое выдержит!