Грех во спасение

Только здесь, и Сибири, Миша впервые отведала вкуснейших кедровых орехов и ела картошку, политую душистым кедровым маслом. В деревнях ей показывали невиданного размера рыбин — тайменей и осетров, — выловленных в здешних реках, красивейшие собольи и куньи меха, а также шкуры громадных медведей, добытых охотниками с помощью специальных собак-медвежатниц и одной лишь рогатины. В этих краях считалось зазорным ходить на медведя с ружьем, да и пушнину в основном тоже добывали старым испытанным способом — канканами и специальными ловушками.

Но, несмотря ни на что, время в дороге тянулось медленно и монотонно. Стоило поднять голову и выглянуть из повозки, как вновь являлись взору молчаливые поля, дремучие леса, закутанные в снег и тишину. С рассветом навстречу кибиткам поднималось зимнее солнце. Прикрывшись редкой вуалью синих поутру облаков или серой хмарью, предвещавшей очередную пургу, к полудню оно освобождалось от своих одежек, гордо проплывало над головами путешественников и скатывалось, где-то там за их спинами, в свое извечное убежище — за горизонт, чтобы назавтра вновь воссиять на небосклоне во всем своем великолепии и неиссякаемом за многие миллионы лет блеске и свечении.

Порой Машу укачивало, она засыпала на короткое время, но потом вдруг просыпалась от внезапного громкого крика ямщика или Антона, открывала глаза и тяжело вздыхала.

Пет, ничего не изменилось! Вокруг все по-прежнему — безмолвная глухая тайга, закутанная в белую кисею снегопада, сугробы, возлежавшие вдоль дороги и похожие на гигантские пирожные безе, в которых высоченные мохнатолапые пихты увязли но грудь, и кажется, нет силы на свете, способной вызволить их из этого холодно-белого, безжалостного плена. Звуки тоже не отличались особым разнообразием: лишь жалобные стоны ветра, посвист полозьев да ругань ямщика, понуждавшего подуставших на подъеме в гору лошадей, оглашали окрестности, вспугивали нахальных черных ворон и суетливых воробьев, пытавшихся разжиться на дороге хоть каким-то пропитанием.

Чтобы не видеть перед собой мерно покачивающиеся и изрядно надоевшие за долгую дорогу спины ямщика и Антона, Маша вновь закрывала глаза и принималась тихонько напевать, читать наизусть любимые стихи, а то вдруг возвращалась мыслями в детство, вспоминала своих подруг по институту благородных девиц, Алексея, князя и княгиню… Но чем дальше уносили Машу лошади от ее прошлого, тем чаще она думала о своем будущем, пыталась представить себе жизнь Мити в Сибири — жизнь, которая ждала ее в скором времени…

Неуютные почтовые станции и редкие постоялые дворы сменяли друг друга, проскакивали мимо, как и верстовые столбы, как часы и дни, которые незаметно превращались в недели — первую, затем вторую… Но, несмотря на это. Маша зачастую, чтобы не тратить время, предпочитала не выходить из повозки. Кутаясь в шубу, она принимала из рук Антона в свои окоченевшие пальцы чашку чая и кусок хлеба, а порой и весь день обходилась без еды, забывая, что под глазами проступают черные круги от усталости и недосыпания.

И все гнала и гнала лошадей, не обращая внимания на леденящий холод, постоянные снежные пурги, переметавшие дороги и грозившие неосторожным путникам лютой смертью.

Однажды особо сильная пурга застала их посреди глухой тайги. Лошади с трудом тащили повозку сквозь глубокие сугробы и наконец окончательно встали. Ямщик, прикрываясь рукавицей от резких, словно удары нагайки, порывов ветра, что-то прокричал Антону. Тот спрыгнул с облучка, провалившись при этом в снег почти но пояс, подошел к Маше и принялся сметать с укрывающего ее фартука огромную кучу снега, придавившую ее ко дну повозки и мешавшую разглядеть, что происходит вокруг. Освободив хозяйку от снежного плена, Антон склонился над ней и, с трудом пересиливая рев ветра, прокричал, что они, кажется, сбились с дороги.

К счастью, через некоторое время они заметили неподалеку огонек. Он привел путников к небольшому, заваленному по самую крышу снегом жилищу старого и одинокого лесника. Хозяин с радостью встретил нежданных гостей и пригласил их провести ночь в его тесной, но теплой хижине. После ужина, приготовленного стариком на скорую руку и состоявшего из отварной картошки, политой топленым коровьим маслом, и жареного, удивительно вкусного мяса (как Маша узнала чуть позже, это было мясо сохатого — часто встречающегося здесь огромного лося), мужчины устроились на полу у всю ночь топящейся печурки. Хозяин предложил Маше свои полати, и она впервые за много дней хорошо выспалась, так как из-за пурги они смогли выехать лишь после обеда.

А через несколько верст она испытала одно из самых страшных потрясений не только за все время путешествия по Сибири, но, возможно, и за всю ее прошедшую жизнь…